Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
– То-то!
Капитон Аверьяныч, не отрываясь, не мигая, напряженно расширенным взглядом смотрел на Кролика. Вот Кролик запоздал у столба, отчего-то замялся, сделал неудачный сбой... Капитон Аверьяныч простонал.
– Эх!..
– отозвался Сакердон Ионыч... И оба разом воспрянули.
– Ого!
– с величайшим возбуждением восклицал княжой наездник.
– У заднего колеса!.. У переднего колеса!..
В хвосте!.. На полголовы вынес!.. Ой, наддай!.. Ой, голубчик, наддай!.. Держись, Наумка!.. Знай, купеческий выкормыш, какова настоящая барская лошадь!
Капитон
Кролик сразу очутился в хвосте.
– Ничего, ничего...
– бормотал Сакердон Ионыч, впиваясь своими старческими глазами, - ничего... Сколь у него пороху хватит... сколь пороху...
Однако чем дальше, тем шло хуже. На втором повороте Кролик был у заднего колеса, когда бежали мимо беседки - отстал на сажень и скоро поравнялся с кобылой, которая несомненно готовилась остаться за флагом.
– Вперед можно было предсказать, - произнес генерал, когда Грозный второй раз приближался к беседке.
– Исполать, Нефедов, - прохрипел Псой Антипыч, махая картузом, - и в сторону генерала: - Радуюсь, вашество... взыскан... первый завод имею в Расее, окромя казенных!.. С казенными не равняюсь, ваше-ство, потому как ты есть колдун по эфтой части!
Генерал осклабился и крикнул: "Браво, браво!", ударяя в ладоши. С беседки послышался гул.
– Ой, лихо!
– шептал Ионыч, нервнически перебирая губами.
– Ой, не чисто, Аверьянов!.. Ведь задерживает Июда... убей меня бог, задерживает...
– и, не в силах больше топтаться на месте, подбежал к самой дорожке. Капитон Аверьяныч посинел, как чугун, углы его губ отвалились, он как-то неестественно вытянулся, вздрогнул и вдруг покачнулся набок. Кто-то бросился поддержать его.
– Мм...
– промычал Капитон Аверьяныч и сразу оправился.
– Не тронь!
– сказал он строго.
В это время Ефим поравнялся с Ионычем, - в это же время Наума приветствовали из беседки. Ефим взглянул вперед - что-то неописуемое мелькнуло в его глазах.
– Я думал, ты наездник, - гневно крикнул Сакердон Ионыч, перегинаясь всем корпусом в сторону Ефима, - а ты...
– и он прибавил скверное, презрительное, позорное слово.
Вслед за этим все ахнули. Кролик сердито рванулся из хомута, сделал великолепный, полный сбой, вытянулся, распластался по земле... Наум Нефедов почувствовал за собой шумное дыхание.
"Что за диковина!" - подумал он, холодея, и, не оглядываясь, ударил Грозного вожжою.
– Вре-ешь!
– раздался за ним сиплый голос.
– Рано в ладошки забили!
Все смотрели, затаив дыхание. Без понуканья, без ударов, с свободно опущенными вожжами, с гордым и спокойным сознанием своей силы Кролик мчался к столбу.
Очевидно было, что не только брошенная в полуверсте темно-серая кобыла, но и знаменитый Грозный останутся за флагом. Однако Наум Нефедов нашелся: только что Кролик миновал флаг, Грозный прыгнул раз, два... десять... двадцать раз. Псой Антипыч сделался из красного коричневым, даже крякнул от удовольствия.
– Ваше-ство! Ваше-ство!
– хрипел он.
– Грозный-ат не проиграл... с круга сведен... за проскачку!.. Вели
Но его никто не слушал. Толпа оглушительно ревела.
Генерал, окруженный господами, подошел к Ефиму, похвалил его, подарил двадцать пять рублей, с восхищением осмотрел лошадь... Кто-то из помещиков указал на конюшего:
– Вот таких бы нам людей, ваше-ство! Завод единственно ему обязан.
– А! Благодарю, благодарю, старик, - благосклонно произнес генерал, ну, что, рад? Порода какая?
Капитон Аверьяныч страдальчески улыбнулся, разжал губы, выговорил: "Ра... ваш... Ви... сын... Витязь..." - язык его заплетался. Генерал вопросительно оглянулся.
– Ошалел от счастья, ваше-ство, - снисходительно посмеиваясь, пояснил помещик.
– Да, да... Ну, спасибо, спасибо. Неслыханная резвость, неслыханная.
Спустя час Кролик свободно, "спрохвала", без соперников, прошел двухверстную "перебежку", и Капитону Аверьянычу вручили оба приза. Капитон Аверьяныч уже оправился к тому времени и, весь сияя от затаенного торжества, весь переполненный обычным своим достоинством, стоял без шапки в кругу господ и спокойно излагал генералу происхождение Кролика. Генерал полез было за бумажником, - ему хотелось поощрить столь образованного конюшего, но посмотрел, посмотрел на обнаженный череп Капитона Аверьяныча, на гордое и важное выражение его лица и вдруг отстегнул свои великолепные часы и протянул ему:
– Спасибо, вот тебе на память.
Капитон Аверьяныч, нимало не утрачивая своего достоинства, наклонился, сделал вид, что хочет поцеловать руку его превосходительства. Генерал быстро спрятал руку.
Вечером гарденинские праздновали. Ефима и Капитона Аверьяныча приходили поздравлять.
На столе стояла закуска, кипел огромный самовар, возвышалась четвертная бутыль с наливкой. Генеральские часы производили ошеломляющее действие. Их с жадностью разглядывали, взвешивали на руке, угадывали, сколько за них заплачено, говорили Капитону Аверьянычу льстивые слова.
– Я что!.. Я - пятое колесо в эфтом деле!
– уклонялся Капитон Аверьяныч.
– Вот кому слава - Ефиму Иванычу!
Сакердон Ионыч так и дребезжал от радости; он суетливо шмыгал своими валенками, выпил две рюмочки наливки, раскраснелся, посасывал беззубыми деснами тоненький ломтик колбасы и беспрестанно покрикивал:
– На императорский веди, Аверьянов!.. В Москву!..
В Питер!.. Пущай потягаются с настоящим рысаком!.. Пущай потягаются, алтынники!.. А! Вот как по-нашему!..
Вот что означает истинная охота!
Ефим, в свою очередь, был награжден с избытком:
кроме того, что накидали в его шапку генерал и господа, Капитон Аверьяныч подарил ему сто рублей. Тем не менее выражение торжества мешалось на его лице с выражением какого-то подмывающего беспокойства. Злобно оскаливая зубы, он повествовал, как с умыслом дал Наумке уйти вперед, чтоб затем осрамить его "не на живот, а на смерть".
– Ха, стерва! Ефима собрался обогнать!.. Ефима удумал за флагом кинуть!.. Нет, видно, погодишь, толстомордый... видно, не на того наскочил!
– куражился Цыган и хлопал рюмку за рюмкой.