Гарик Потный и Оружие Пролетариата
Шрифт:
– Эээ... да, по-моему. Кажется, у мамы есть какой-то троюродный брат - буржуй, но мы о нем вспоминаем, только когда он присылает подарки.
– Так ты, наверное, давно умеешь колдовать?
Ясно было, что Шварценфикт - одна из тех самых семей, о которых говорил бледный хлыщ на Малом Арбате.
– Говорят, ты воспитывался у хумансов, - сказал Роня.
– Какие они?
– Ужасные. Ну, не все, конечно. Но мои дядя, тётя и двоюродный брат ужасные. Лучше бы у меня
– Пять, - поправил Роня. Он почему-то сделался мрачен.
– Я - шестой в семье, кто идет в "Нодваятс". Кто-то, может, думает, что мне поэтому есть к чему стремиться. ДеБилл и Карлос уже закончили - ДеБилл был лучшим учеником школы, а Карлос - капитаном фаршбольной команды. Сейчас Персик стал старостой факультета. Федя и Вася много пиздЯт, их за это постоянно пИздят, но у них все равно очень хорошие оценки, и похуй, что все считают их полностью ебанутыми. От меня все ждут, что я буду не хуже остальных, но, даже если я и буду не хуже, то никто этому не удивится, потому что мои братья уже добились того же самого, что ж удивительного, если и я тоже... А потом, когда столько старших братьев, то никогда не получишь нихуя нового. У меня форма ДеБилла, волшебная втыкалочка Карлоса и крысюк.
Роня полез в карман и достал жирного серого крыса. Крыс спал.
– Его зовут Лариска, и от него никакого толку, ему на всё похуй, он почти не просыпается. Папа подарил Персику сову за то, что тот стал старостой, но после этого они решили, что хватит нас баловать, в результате мне достался Лариска.
– А почему ЕГО зовут Лариска?
– удивился Гарик.
– Ну пока он был маленький, все думали, что он девочка. Когда он начал делать копуляции на руке матушки и отрастил яйцы больше своей головы - вот тогда то мы конечно догадались... Но имя то уже было!
Уши у Рони покраснели. Он, видимо, решил, что спиздел лишнего, поэтому отвернулся и снова стал смотреть в окно.
Но Гарик вовсе не считал, что это стыдно, если крыс совершает копуляции на руке твоей матушки. В конце концов Слоняра, любимый бульдог тёти Марго, тоже пытался так делать, используя ногу Гарика, пока Гарик не ёбнул ему по сплющенной морде, конечно. Он так и сказал Роне и еще рассказал, как в отместку насрал бульдогу в миску и как тётя потом гонялась за ним с табуреткой по всему дому.
– ... и, пока не появился Огромаг, я понятия не имел, что я колдун и не знал, что мои родители были коммунистами, и про Волана...
Роня пёрнул.
– Чозанах?
– не понял Гарик.
– Ты назвал Хуй-Знает-Кого по имени!
– воскликнул Роня с ужасом и вожделением одновременно.
– Я-то думал, уж кто-кто, а ты...
– Да я вовсе не хотел показать, какой я охуительно храбрый и все такое, - стал оправдываться Гарик, - просто мне похуй на нелепые суеверия. Понимаешь, что я имею в виду? Мне настолько похуй... Спорим, - нерешительно добавил он, в первый раз за все время высказывая вслух терзавшие его надежды, - спорим, я буду самый худший в классе.
– Вряд ли. В школе полно детей из семей хумансов и просто разных долбодятлов, и они учатся не хуже других.
Пока они разговаривали, поезд уже отъехал далеко от Ландана. В окно теперь были видны пастбища со стадами мутировавших коров и овец. Дети помолчали, глядя на проносившиеся мимо кладбища и свалки.
Около половины первого за дверью раздалось громыхание, и мрачная женщина восточной внешности заглянула в купе со словами:
– Пахлава мэдовая с козьими арешкаме?
Гарик, который сегодня не завтракал, сразу вскочил, а у Рони снова покраснели яйцы, и он пробормотал что-то матерное насчёт некошерной пищи. Гарик вышел в коридор.
Когда он жил у Разумовских, у него никогда не было денег ни на сладости, ни даже на жевачку с порнокартинками, поэтому теперь, с карманами, набитыми баксами и хохлобаксами, он был готов купить столько шоколадок "Маркс", сколько найдется в тележке - но у продавщицы не было шоколадок "Маркс". У нее были вьетнамские жареные орешки, взрывчатка Нобеля, водка столичная, сало в шоколаде, тыквенные семечки, патроны разных калибров, виагра, лакричные волшебные втыкалочки и многие другие странные далеко не всегда съедобные хреновины, каких Гарик никогда в своей жизни не видел. Не желая ничего упустить, он купил всего с виду съедобного понемножку и отдал продавщице пятьдесят три бакса, одиннадцать хохлобаксов и семь алюминиевых копийок.
Гарик притащил все это в купе и сгрузил на пустое сидение. Роня удивился:
– Такой голодный?
– Жрать хочу, - признался Гарик и с опаской откусил кусок подозрительно коричневого печенья.
Роня достал небольшой сверток и развернул его. Внутри оказалось четыре маленьких тоненьких хлебца. Он отделил один от другого и проворчал:
– Вечно она мацу на козлиной крови замешивает, а я ненавижу козлятину.
– Давай поменяемся, - предложил Гарик, показывая на печенье.
– Давай...
– Тебе не понравится, козлиная кровь такая вонючая, - сказал Роня.
– И с чего она вбила себе в голову, что наша семья - евреи...
– Не стесняйся, бери, - подбодрил его Гарик, которому никогда раньше не доводилось ничем делиться, да и не хотелось, по правде сказать. И ему это показалось довольно стрёмным, сидеть рядом с Роней и вместе пробовать тухлые орешки, печеньки и конфетки (сухие хлебцы с кровью оказались забыты).
– А это что херня?
– спросил Гарик у Рони, доставая пачку сала в шоколаде.
– Это ведь не настоящее сало?
– впрочем, он бы не удивился.
– Нет, конечно, салозаменитель, комбижир из пальмового масла - ответил Роня.
– Только посмотри, какая там карточка. А то у меня нет Брианы.
– Чего?
– Ой, ну конечно, ты же не знаешь - в шоколадном сале всегда карточки, понимаешь, такие, которые можно собирать, на них знаменитые порноактрисы и порноактёры. У меня их уже штук пятьсот, а ни Брианы Бэнкс, ни Сильвии Сайнт так и не попадается.