Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса
Шрифт:
Нет наследника. Несмотря на то что шотландцы дышали нам в спину, я победил собственные страхи, все-таки назначив на время моего похода королевой-регентшей вновь беременную (хвала Господу!) Екатерину.
Я справился и с предубеждением по поводу казни предателя Эдмунда де ла Поля. Небезопасно было оставлять его живым в Англии, где заговорщики только и ждали удобного момента, чтобы освободить его и провозгласить королем. Поэтому ему пришлось закончить жизнь на эшафоте до нашего отплытия.
Уилл:
Замечу, что Генрих не стал задерживаться на данном факте и лишь коротко упомянул о нем как о деле мелкой важности. А люди называли это «весенней
Генрих VIII:
Мне не помешали робость и отсутствие четких планов моих «преданных союзников». Фердинанд еще не встречался со мной, а император Максимилиан прибыл один, без армии, заявив, что готов лично исполнить воинский долг под моим командованием во время осады Турне.
Этот человек с рыжеватой шевелюрой и сильно выдающимся вперед подбородком производил странное впечатление. Он казался столь приветливым и предупредительным, что никто не усомнился бы в искренности его мыслей или побуждений. Однако римский любезник умудрялся управлять Нидерландами, Германией, Австрией и отдельными княжествами, разбросанными по всей Европе от Италии до Франции! Целый день он упорно таскался за мной, пока я проверял пушки и их позиции, помогал заряжать бомбарды и стрелять из них (благодаря стараниям его святейшества нам поставили из Италии отличную серу, и порох великолепно взрывался), а вечером мы с ним отужинали в моем разборном деревянном доме (а он мог похвастать всеми удобствами дворцовых покоев, включая широкую кровать). Я позволил Максимилиану облегчиться на моем личном стульчаке в пристроенном к дому клозете. После ужина на массивном столе – он формально считался обеденным – мы разложили карты и принялись рассматривать их в мерцающем пламени свечей, обсуждая стратегию.
– Турне будет отлично смотреться, если разрушить его до основания, как Теруан, – с довольным видом заявил Максимилиан. – Мы осаждали Теруанскую крепость двадцать три дня. Когда она наконец сдалась, я приказал вывести оттуда всех и сровнять ее с землей.
– А я вовсе не собираюсь ничего разрушать, – возразил я, – мы присоединим эту крепость к английским владениям в Кале и… пожалуй, даже устроим там парламент!
Эта идея пришла мне в голову внезапно.
– Ваша милость! – усмехнулся Уолси. – Тогда вам придется призвать на помощь гарнизон. Добровольно в ваш парламент никто не пойдет… ведь это французы!
– Ну, с другой стороны, ведь «парламент» – французское слово, – в шутку заметил Брэндон. – По сути, оно означает «говорильня», то бишь «болтовня». Только на это парламент и способен – болтать, болтать, болтать!
– Да, да! – с готовностью рассмеялись все остальные.
– А вот Томас Мор говорит о молчаливом парламенте, – сказал Уолси. – Он собирается возглавить таких молчунов.
– Мор сам любит поболтать, и в речах его полно нелепостей, – вступил в разговор Эдвард Невилл.
Вернее, сэр Эдвард Невилл – прошло уже четыре часа с того момента, как я посвятил его в рыцари, оценив отвагу, проявленную им на поле боя.
Героев в этой кампании хватало с избытком. Я поразился тому, насколько отважным бывает простой солдат при встрече с врагом.
В первый вечер похода на нас обрушился проливной дождь, и мы с трудом пробирались вперед, увязая в дорожной жиже. В три часа утра я в своих королевских доспехах объехал лагерь, дабы воодушевить и ободрить моих людей: «Держитесь, соратники, трудное начало с Божьей помощью приведет нас к победному концу».
Внезапно раздался стук в дверь. На пороге стоял шотландский герольд, прибывший объявить войну Англии! В заключение он заявил:
– Мой король призывает вашу милость вернуться домой, дабы защищать вашу страну.
Клановый герб украшал наряд королевского гонца; на голове у него лихо сидел берет. Видимо, шотландца совершенно не волновало, что его
– Не слишком далеко пришлось вам ехать, чтобы доставить столь малодушное послание, – после значительной паузы заметил я. – Не пристало скотту предлагать королю Англии защищаться. Передайте, что не родился еще тот скотт, который мог бы заставить нас вернуться! Деяния вашего правителя говорят сами за себя. Мы и раньше сомневались в его королевской смелости, а теперь просто убедились в ее отсутствии. Посему передайте вашему господину, что оставшийся в Англии граф Суррей отлично справится с трусливыми наскоками шотландского войска. – В тот миг на меня явно снизошло Господне озарение, и я пылко добавил: – И уведомите вашего господина, что Шотландия – мое законное владение. А он, будучи моим вассалом, поднял нынче бунт против своего сюзерена. С Божьей помощью мы достигнем победы, лишив его исконной земли. Так и передайте.
Шотландец нахмурился. Я повернулся к моему орденоносцу, рыцарю ордена Подвязки.
– Отведите его в вашу палатку и попотчуйте на славу, – распорядился я, желая соблюсти рыцарское обхождение.
– Сможет ли Говард дать им отпор? – спросил Уолси после ухода гонца. – Случилось то, чего мы опасались!
– Господь остановит их, – заявил я.
Как ни странно, я надеялся на Всевышнего, а Уолси рассчитывал на военную мощь. Он занимался обеспечением французской кампании – позаботился о доставках бочек с салом для поддержания гибкости тетивы; о весах и гирях для развешивания селитры, серы и древесного угля, необходимых для артиллерии; о запасах уксуса для охлаждения огнестрельного оружия; о кожаных бадьях для переноски пороха и так далее. Конечно, разве Бог может быть солдатом?
Сказать по чести, другие священники тоже сражались. Фокс и Рассел облачились в боевые доспехи, под командованием каждого из них находилось по сотне людей. Папа Юлий встал во главе своих отрядов. Но их, безусловно, вел Христос. А Уолси сам по себе командовал двумя сотнями.
– Бог поддержит нас во всех наших деяниях, – промолвил сэр Джон Сеймур, один из моих верных соратников, уравновешенный, надежный, хладнокровный – настоящий англичанин.
Крепость Турне пала лишь после восьмидневной осады. Каждый из «Двенадцати апостолов» (ведь я все-таки закупил эти пушки, и они оказались великолепными) дал по одному выстрелу по крепостным стенам, после чего над ними взвился белый флаг и начались переговоры. Турне сдалась нам на милость, и наша огромная армия триумфально вошла в городские ворота. Народ разразился приветствиями, величая меня новоявленным Александром. За мной ехали воины, увенчанные орденскими лентами и осыпанные цветами.
В тот день я до темноты не снимал доспехов и даже на пиру по-спартански терпел их жесткие объятия. При каждом наклоне твердость металла напоминала мне, что я стал воином и завоевателем. В такой экипировке я получил письмо от Екатерины. Отлично помню это, поскольку мне пришлось стащить железные латные рукавицы, чтобы сломать печать и развернуть пергамент. Уже сгустилась тьма, и я велел принести еще свечей, чтобы прочесть послание.
Я чувствовал себя совершенно неуязвимым, несокрушимым и знал, что новости могут быть только хорошими. Поэтому без всякого удивления или ликования прочел сообщение о том, что 9 сентября отряды Томаса Говарда, встретившись с войсками Якова IV в битве при Флоддене, артиллерийским огнем и стрелковой атакой уничтожили шотландских горцев и их командиров. Яков IV и его незаконнорожденный сын Александр погибли в ярде от английского знамени. На поле боя остались епископы Островов и Кейтнесса, аббаты Инчаффрейского и Килвиннингского монастырей (помышляли ли они о Христе?) и весь цвет шотландской знати во главе с графами Монтрозом, Кроуфордом, Аргайлом и Ленноксом.