Герцогиня с Османского берега
Шрифт:
– Так что с пашой-то? – настаивала на своём Нигяр.
– А Эсма Хатун, няня детей Хюррем Султан, помнишь? – продолжал ага. – Её замуж выдали за сына…
– Сюмбюль! – оборвала его Нигяр. – Ты слышал мой вопрос?
Главный евнух снова изменился в лице. Теперь он понял, что уйти от ответа не получится. Молодая женщина заглянула ему в глаза.
– Скажи мне правду. – потребовала она. – Какой бы страшной она не была. Что с Ибрагимом Пашой?
Ага никак не решался заговорить. Он долго подбирал слова, но опасался причинить боль дорогой гостье. Однако молчание затянулось, и герцогиня начала терять терпение.
– Ну хорошо. – сказал Сюмбюль, не скрывая волнения. – Во время персидского похода Ибрагим Паша присвоил себе титул Сераскера. Всё бы ничего, но он велел называть себя Сераскер Султан. Когда Повелитель узнал, рассердился жутко. А потом всплыл протокол приёма французских послов. Ибрагим Паша такого наговорил им, что вспомнить стыдно, ай, Аллах, помилуй! Тут наш султан рассвирепел окончательно. Он выпросил у верховного кадия Эбу Сууда Эфенди фетву об отмене клятвы на непричинение паше вреда и недопустимость его смертной казни. И в прошлом году, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта…
Аге даже не пришлось договаривать. Нигяр поняла, что произошло. Она почувствовала, как стремительно воздух уходит из её лёгких, а ноги подкашиваются. Нет, этого не может быть! Ибрагим Паша не мог умереть! С надеждой герцогиня посмотрела в лицо Сюмбюлю; она расчитывала, что сейчас он возьмёт эти слова обратно или признается, что пошутил, однако тот, ничего не говоря, дал ей понять, что это правда. Теперь для Нигяр самым трудным было не расплакаться навзрыд.
– О, Нигяр, ради всего святого, не плачь! – поспешил утешить её Сюмбюль. – Ибрагим Паша – не тот человек, по которому нужно рыдать. Ничего хорошего бы он тебе сейчас не сделал, узнав, что ты жива.
Эти слова словно уберегли несчастную женщину от истерики. Она мысленно приказала наворачивающимся слезам остановиться. Ей совершенно необходимо было взять себя в руки.
– Пожалуй, ты прав. – спокойно сказала Нигяр главному евнуху. – Да и мне не хотелось бы позориться перед моим королём и заставлять моего мужа нервничать.
– Мужем? – недоверчиво произнёс Сюмбюль. – Так ты вышла в Англии замуж?
Нигяр покивала головой в знак положительного ответа.
– Значит, ты и веру сменила, да?
– Лишь на словах. Я ведь всё та же Нигяр, какой была, когда уезжала.
Бывшая калфа изо всех сил старалась не показывать своей боли, не спешащей успокоится, но это давалось ей с великим трудом. Сюмбюль понял это, и молча предложил Нигяр опереться на него и положить голову ему на плечо, что она и сделала. Что ж, по крайней мере она знает правду по одному пункту её цели визита в Турцию. Легче, правда, ей от этого не стало. Но хорошо, что рядом есть кто-то, рядом с кем можно ничего не говорить и чувствовать, что тебя поймут и поддержат, пусть даже этот человек порой ведёт себя, как самая настоящая сволочь.
Издалека Нигяр заметила, как мимо деревьев и декоративных кустов проходил богато одетый по-европейски человек, явно из высших слоёв общества. В нём молодая женщина узнала своего супруга. Если он разыскивал её, значит, настало время официальной части приёма.
– Вон мой муж. – шепнула она Сюмбюлю. – Будь осторожен, общаясь с ним.
– Где он? – евнух стал оглядываться по сторонам, пока не столкнулся взглядом с Томасом Говардом.
– Джоан! – окликнул Нигяр её супруг, недовольный тем, что застал её в неизвестно чьих объятьях.
Герцогиня мгновенно высвободилась из рук Сюмбюля. Она представила себе реакцию мужа, и по её спине побежали мурашки. Между тем, главный евнух не знал, как ему реагировать на происходящее.
– Что такое «Джоан»? – недоумевающе спросил он. – Почему он тебя так назвал?
– Потому, что это моё имя. – скороговоркой ответила бывшая калфа.
Сюмбюль не успел сказать что-либо в ответ. Герцог чуть ли не подбежал к супруге и наградил её недовольным взглядом. Та слегка поклонилась ему, выражая своё почтение (а может, просто из сложившейся годами привычки) и приняла не совсем естественную для себя позу – выпрямилась, словно аристократка и подняла голову так, как это делают настоящие герцогини и принцессы.
– Дорогая, приём вот-вот начнётся, не хватает только вас. – сказал герцог и повернулся к Сюмбюлю. – А этот так и будет таращится на меня, или всё-таки выразит хоть какое-нибудь почтение к моей персоне?
От тона, которым были произнесены эти слова, главный евнух буквально вздрогнул. Ему не понадобилось даже просить Нигяр перевода. Сюмбюль отвесил герцогу поклон до земли, как всегда, жестикулируя и улыбаясь. Всё бы ничего, но сэр Томас не высоко оценил сей знак внимания. Он сурово взглянул на евнуха.
– Джоан, переведи ему. – холодно сказал он супруге и обратился к Сюмбюлю. – Слушай внимательно, раб. Может тебе и дозволено вести себя с твоими хозяевами – турками, как угодно, но с англичанами такой номер не пройдёт. Если я ещё раз увижу, как ты прикасаешься к моей жене, то не посмотрю на то, что твоя жизнь принадлежит другим людям.
Нигяр не оставалось ничего другого, как исполнить требование мужа. Сюмбюль переменился в лице и начал медленно отступать назад от грозного герцога. Сэр Томас подхватил жену за локоть и потащил за собой. Нигяр
лишь обернулась и взглядом попросила прощения у евнуха за поведение герцога. А Сюмбюлю осталось лишь вернуться к султаншам, дабы никто не подумал, что он отлынивает от работы, попутно пытаясь уложить в голове поток информации, так внезапно на него обрушившийся.
Норфолк тащил супругу к месту приёма, попутно отчитывая её.
– Ты разочаровываешь меня, Джоан. – говорил он строго, но спокойно. – Не успел я тебя отпустить побеседовать с бывшей хозяйкой, как ты уже тискаешься с каким-то рабом.