Герои, почитание героев и героическое в истории

Карлейль Томас

Его биограф с научной точностью представляет целый список обманутых – итальянских графов, французских посланников, испанских герцогов, маркизов и бог знает кого, в различных частях известного мира, с показанием сумм, выманенных у каждого, и методы, которые употреблялись, чтоб их обмануть.

Но к чему нам заглядывать в этот объемистый каталог? Глупцов и доверчивых людей, благодаря которым откармливаются плуты и плутовки, во все времена было немалое количество; кроме того, факт, что одетое в платье животное, зовись оно маркизом или иначе как, в качестве глупца совершает невероятные вещи, не дает еще права заносить его в историю.

Поэтому мы и не коснемся его. Беппо, или, как теперь мы будем его называть, граф, появляется в Марселе, Венеции, Мадриде, Кадисе, Лиссабоне, Брюсселе, предпринимает ученое путешествие к Сен-Жермену в Вестфалию, посещает юг, север, восток, запад и всюду встречает невежество и глупость, снабженные в изобилии наличными деньгами, благодаря которым он и может действовать и жить.

Практика делает мастера, а Беппо был понятливый ученик. Всеми возможными средствами может он пробудить дремлющую фантазию и пустить пыль в глаза. Уже в Риме он отрастил усы и нарядился в мундир прусского

полковника. В некоторых местах граф является действительным графом, маркизом Пеллегрини (недавно воротившимся из дальнего путешествия), графом Протеем – инкогнито, наконец, графом Александром Калиостро². Нетрудно вообразить, с какой быстротой проносится он по свету, то ныряя вглубь, когда какая-нибудь рыба-меч правосудия бросается на него, то, приняв другой вид, выплывает в отдаленной стране, снабженный поддельными ручательствами его респектабельности, но преимущественно снабженный самым лучшим ручательством, т. е. экипажем, запряженным четверней, лакеями и открытым кошельком, потому что граф Калиостро платит за все чистыми деньгами. В гостинице «Солнца», «Ангела», «Золотого льва» или «Зеленого гуся», во всемирно известном городе, побывали колеса его кареты; сон и изысканные блюда освежили его живое богатство, т. е. перл и душу его богатства, неизбежную Лоренцу, которая теперь называется уже не Лоренца, а графиня Серафима и смотрит совершенным ангелом. Богатые тунеядцы, которых так много на нашей земле, толкаются постоянно в подобных местах, рассматривают иностранный герб, заглядываются на хорошенькую даму, которая робко избегает этих взглядов и робко благодарит за приветствия, когда обожатели с намерением увидеть ее пробираются на лестницы и коридоры. Это длится не долго, и затем уже слышится, как один из этих богатых тунеядцев, напомаженный и завитый, но у которого недостает мозга, говорит другому: «Видели графиню?» – «Чудное создание!» – и таким образом начинается игра.

Но да не подумает сангвинический читатель, что счастье и удача постоянно сопровождают нашего героя. Путь бездельничества так же мало свободен от опасности и препятствий, как путь верной любви. Наступит время, когда графу Протею сорвут с плеч эполеты, укоротят фалды его мундира, и здравый смысл заставляет его остаться в Иерихоне, пока вырастет борода. Гарпии закона грязнят его торжественную обстановку, его свет горит слабо и, по-видимому, совершенно потухнет в этом зловонном чаду. Но он потухнет только для того, чтоб еще светлее разгореться. В Беппо Калиостро таится жизнь бездельника – топчите его в грязь, погрузите его в нее так глубоко, чтоб нельзя было его видеть, миазмы освежат его, он снова поднимется, совьет себе гнездо и приобретет силу и молодость. Посмотрите на него, например, в Палермо, после того как он уже видел многих людей и многие страны и как он оттуда снова ускользает. Зачем воротился он в Палермо? Может быть, чтоб своим новым величием удивить старых друзей или найти хотя временное убежище, когда континент сделается для него невыносим. Здесь его арестуют и по поводу старого глупого дела с ювелиром и подложным завещанием заключат в тюрьму.

«Способ, которым он избавился от тюрьмы, – говорит человек, слова которого так много проливают света на этот темный предмет³, – достоин того, чтобы я о нем подробно рассказал. Сын одного сицилийского принца, крупного землевладельца и человека, занимавшего важную должность при неаполитанском дворе, соединял вместе со здоровым телом и необузданным характером крайнюю надменность, которую каждый богатый и знатный человек без образования считает своим неотъемлемым достоянием.

Донна Лоренца сумела его пленить, и на ней ловкий маркиз Пеллегрини основал свою безопасность. Принц явно выказывал этой чете свое покровительство, но в какое бешенство пришел он, когда Бальзамо, по жалобе людей, пострадавших от его обмана, снова попал в тюрьму. Он прибегал к всевозможным средствам, чтобы его освободить, а так как это ему не удалось, то он грозил в передней президента отколотить адвоката противной стороны, если он не освободит сейчас же Бальзамо. Когда адвокат отказался исполнить его просьбу, то он ударил его, повалил на пол и принялся топтать ногами. На этот шум вышел сам президент и старался миром покончить это дело.

Президент, как слабый, зависимый человек, не осмелился наказать оскорбителя; противная сторона и адвокат были слишком малодушны, так что Бальзамо получил свободу, но каким образом она произошла и кто ее разрешил – об этом нет никакого указания в актах.

Так иногда случайный друг при дворе бывает гораздо полезнее пфеннига в кошельке! Маркиз Пеллегрини «немедленно выехал из Палермо и совершил различные путешествия, о которых автор приведенного очерка не сообщает подробных сведений». Также не сказано, далеко ли его сопровождал забияка-принц. Случалось также, что наш Калиостро не всегда ездил в экипажах, запряженных четверней. Иногда приходилось ему скакать верхом, только Серафима и ее простоватый поклонник, из которого она высасывала кровь, нежились на мягких подушках кареты. Иногда он доходил до крайности и путешествовал бог знает как. Есть сведения, что в 1772 году он был в Англии, но здесь он является уже не графом, а просто синьором Бальзамо, занимающимся расписыванием комнат, на что он обладал особым талантом. Правда ли, что он расписывал дачу некоего д-ра Бенемора, а так как он не расписал ее, но только вымазал, то и не получил никакой платы, а вместо нее ему навязали процесс с издержками? Если д-р Бенемор на этой земле оставил каких-нибудь наследников, то их следовало бы пригласить ответить на этот вопрос. Мы же прибавим только: если у молодого вечно была хорошенькая жена, то у старика Бенемора, напротив, безобразная дочь, и если одну вещь приложить к другой, то дело, по-видимому, было еще не так скверно. Не следует упускать из виду, что граф даже в дни своего величия не бывает праздным. У отцветших аристократок много потребностей, и граф не напрасно учился в монастырской лаборатории и не напрасно ездил к графу Сен-Жермену в Вестфалию. Он с гордой снисходительностью наставляет себя просить удалить что-нибудь из своих сверхъестественных тайн, само собой, за известную благодарность. Kalydor Роланда неоценим, но что значит он против воды, придающей красоту, изобретенной

графом Александром? Разве отцветшие аристократки не сочтут за величайшую честь уважать человека, который может уничтожать морщины и засохший желтый пергамент превратить в светлую, румяную кожу? И разве у подобных дам, – поможет ли вода или нет, – если хоть немного верить злословию, нет еще других потребностей? И эти потребности готов удовлетворить неутомимый Калиостро, но понятно, что за известную благодарность. Для отцветших аристократов у графа есть также средства. Он может добыть не только обворожительную супругу, но угостить их египетским вином (настой шпанских мушек ему, вероятно, знаком), которое, как драгоценный нектар, продается по каплям. Нетрудно вообразить, что можно сделать со средствами, поддерживающими красоту, и любовными напитками в кругу тех смертных, которые чуть ли не с материнской утробы предаются праздности, изучают соблазнительные танцы и с самых ранних лет мечтают о любви!

То уменьшаясь в блеске, то в полном сиянии или готовясь погаснуть, совершает свой путь непостоянная, но неутомимая звезда Калиостро. Граф и графиня деятельно исполняют свое призвание и расточают свою золотую молодость. И таким образом прожили бы счастливо, если б не было никаких законов против прелюбодеяния и мошенничества, не было бы ни неба, ни ада, ни скоротечности времени и страны безотрадного отчаяния, к которой они по закону судьбы с каждой минутой и с ужасающей правильностью постепенно приближаются.

Умный человек принимает меры против неизбежного. Граф Калиостро со своим любовным напитком, египетским вином, фосфорическим пламенем и волшебным прутом перешел в область сверхъестественного. Так как его супруга начинает увядать, а вместе с ней засыхает и опадает плодотворная промышленная ветвь, то нужно позаботиться, чтоб другие ветви пустили ростки. Случилось ли это в Англии во время его так называемого первого посещения в 1776 году, что он впервые вздумал выступить пророком, – неизвестно, мы знаем только, что он уже в то время начал упражняться в этом ремесле, вглядываясь при этом в английский национальный характер. Разнообразны вообще человеческие стремления, некоторые из них стараются всеми силами проникнуть в будущность, – у нас же, как у народа-торгаша, они, так сказать, сосредоточиваются в одном фокусе: набивай свой карман! Ах, если б кто владел волшебным кошельком, в котором бы никогда не истощалось только что вычеканенное золото, и если б у кого-нибудь был напиток из «жидкого» золота, чтоб им можно бы было залить проклятую глотку скупости и корыстолюбия. Но кто, не желая попасть на виселицу, решится посвящать людей в тайну делания золота, если он не вполне уверен в них? Силен был всеобщий скептицизм, но еще сильнее всеобщая нужда и алчность. Граф Калиостро из своей квартиры в Уайткоумстрите подсмотрел тайну лотереи и посредством черной магии угадал счастливые номера. У него есть свой переводчик, свой португальский еврей, свой таинственный экс-иезуит, которых он, как щупальца, протягивает по всем кофейням, чтоб испытать человеческие души. Лорд Скотт (обманутый обманщик), мисс Фрей и другие могли бы рассказать, во что им обошлись эти счастливые номера, указанные Калиостро.

Внимательный читатель, вероятно, хочет знать, какого рода была жизнь Калиостро во время его пребывания в Англии. Нас подмывало подобное же любопытство, но, к несчастью, мы не могли его удовлетворить. Трудно доискаться даже постоянной квартиры Калиостро: то живет он некоторое время в Уайткоум-стрит, то несколько дней в Уорвик-Корте, в Холборне и, наконец, на долгое время поселяется в тюрьме Кингс-Бенч. Но напрасно бы было ездить туда почитателям его гения и отыскивать следы этого великого человека. Калиостро исчез, и даже после усердных исследований невозможно отыскать ни малейших признаков его пребывания там. Он ушел, не оставив после себя ничего, кроме, может быть, каких-нибудь неизбежных частиц, которые хотя и не уничтожились, так как ничто в мире не уничтожается, но смешались с грязью и образовали новую почву на общей поверхности графств Миддлсекса и Суррея или водами Темзы были унесены в океан. А может быть, их газовые атомы носятся в атмосфере, достигают отдаленных углов земли и даже залетают за пределы солнечной системы! Так исчезает след и жилище человека, так чудесен материал, из которого он создан; его дом, даже дом домов – что мы называем телом, принадлежи оно хоть величайшему гению, испарится и улетучится тем же порядком.

Для нас, англичан, в особенности лестно то, что Калиостро, по крайней мере в нашей стране, нашел достойных себе противников. Коршун, пощипавший многих гусей и поживившийся их потрохами, заметил, что наш остров не весь заселен гусями, но в нем также обитают и орлы, клюв и когти которых еще острее его клюва и когтей. Приддл, Айлет, Сондерс, О’Релли могут выступить защитниками английского национального характера. Они до такой степени позорили, преследовали и тиранили Калиостро, что он наконец даже с радостью укрылся в тюрьму Кингс-Бенч. Процесс его, собственно, окружен непроницаемым мраком, но в глазах беспристрастных людей он служит явным доказательством хищной наклонности нашего острова, так что иностранный шарлатан из шарлатанов со всеми своими чудесами встречает между английскими адвокатами противника, который его чуть не душит. Общипанный и избитый гусь пользуется первым случаем, малейшей свободой, чтоб взмахнуть крыльями и улететь в дальние страны.

Впрочем, кое-что хорошее он унес с собой – это посвящение в некоторые предварительные тайны масонства. Шарлатан из шарлатанов, при своем врожденном влечении к сверхъестественному и таинственному, уже давно обращал внимание на масонство, которое с его масками, передниками, шпагами, страшными и почтенными братьями, – что при блеске свечей имеет такой величественный вид, – представлялось ему выгодной стихией. Все люди выигрывают от союза с людьми; шарлатан пользуется этим так же, как и всякий другой; разве в словах: клянись хранить тайну – он не нашел действительного и верного талисмана! Таким образом, Калиостро решается посвятить себя масонству. Уже впоследствии стало известно, что ложа, в которую он и его Серафима – она также сделалась масонкой – получили доступ, в социальном отношении была довольно низкого разряда, члены которой состояли большей частью из пирожников и парикмахеров. Впрочем, нужно заметить, что это была единственная ложа, в которой говорили по-французски, и что человек и масон всегда остается человеком и масоном, если он даже печет пироги.