Гезат
Шрифт:
Я сижу на мысе, с которого виден пролив Отранто. Дует сухой, холодный, сильный и порывистый бура — северо-восточный ветер, который с середины осени до середины весны время от времени налетает с гор с тучами пыли. Перед этим горные вершины обзаводятся шапками из плотных, тяжелых облаков. После их появления проходит от нескольких минут до пары часов — и начинается свистопляска. Обычно бура раздувается утром, затем в полдень, как говорили мне венецианские моряки, идет обедать и спать, а часа через три опять принимается за работу, хотя может дуть несколько
Вид моря и пахнущий йодом воздух наводят меня на грустные мысли. Хочется уйти из армии, построить шхуну и заняться торговлей и заодно пиратством. Из последних сил отгоняю эти мысли. Несмотря на все трудности, мне нравится в этой эпохе, не хочу покидать ее. К тому же, в любой момент могу уволиться и отправиться домой, чтобы со двора своего имения наблюдать за гражданской войной. Хоть я тоже числюсь римским гражданином, эта война мне интересна только, как способ стать еще богаче. Пока что она не принесла мне ничего, кроме обещаний выплатить жалованье после победы.
Ко мне подходит худосочный бледнолицый юноша из патрициев, который на побегушках у главнокомандующего, и срывающимся, как у молодого петушка, голосом сообщает:
— Цезарь желает видеть тебя!
— А может, это он не желает видеть тебя, поэтому и послал искать меня? — спрашиваю я, не оборачиваясь.
Судя по затянувшейся паузе, смысл вопроса не поняли или не захотели понять. Я встаю, отряхиваю с задницы пыль. Юноша следит за моими движениями сосредоточенно, с опаской, словно боится, что сейчас выхвачу кинжал и проткну его.
— Что ему надо? — задаю я более понятный вопрос.
— Не знаю, — быстро отвечает посыльный, но после паузы добавляет: — Что-то связанное с морем.
— Собирается в Грецию за Помпеем? — интересуюсь я.
— Вроде нет. Говорил, что старый дурак живым менее опасен, чем мертвым, — делится юноша.
С Гаем Юлием Цезарем трудно не согласится. Из мертвого легче сделать символ сопротивления, потому что, в отличие от живых, недостатков не имеет и ошибок не делает, а пока есть символ, будет и сопротивление.
Гай Юлий Цезарь сидел на трехногой табуретке возле своего темно-красного шатра, довольно потрепанного. Местами краска совсем выцвела, из-за чего казалось, что собирались сделать маскировочную, пятнистую расцветку, но перепутали зеленый с красным. В правой руке у главнокомандующего небольшой серебряный кубок с замысловатым растительным барельефом, скорее всего, изготовленный галльским умельцем. Гай Юлий Цезарь отпивает из кубка мелкими глотками, будто это крутой кипяток, разве что не дует на содержимое, хотя, судя по запаху, употребляет вино.
Он долго смотрит на меня, после чего признается честно:
— Пока тебя искали, я забыл, зачем ты мне был нужен.
— Чтобы спросить о чем-то, связанном с морем, — подсказал я.
— Точно! — вспомнив, радостно соглашается Гай Юлий Цезарь, отпивает малехо вина и задает вопрос на засыпку: — Ты ведь все знаешь про море. Вот и подскажи, как мне не дать Помпею уплыть из города?
— Перекрыть выход из бухты, — сразу даю я ответ.
— Это понятно, — с легким раздражением произносит он. — А как это сделать? У меня нет флота.
— Можно попробовать засыпать выход, — подсказываю я, вспомнив осаду Тира, потом сам понимаю, что на это потребуется слишком много времени, даже если задействовать все шесть легионов, и по лицу проконсула замечаю, что он уже отмел этот вариант, и предлагаю другой, тоже виденный ранее: — Или перекрыть плотами, сцепленными цепями.
— Это как? — мигом заинтересовавшись, спрашивает Гай Юлий Цезарь.
— Сделать большие плоты и образовать из них сплошную цепь от берега до берега. Можно на них нагрузить камней. Тогда они станут тяжелее, галеры не смогут протаранить. Поставить на плоты легионеров, чтобы защищали, не давали разорвать цепь, — рассказал я.
— Поставлю не только легионеров, но и сделаем на плотах палисад, чтобы защищал от нападения и со стороны берега, и со стороны моря! — подхватил он мою идею, после чего отдал чашу рабу Сексту и произнес шутливо: — В кои-то веки Республика заполучила действительно стоящего гражданина! Цицерон оказался проницательнее меня!
— Был бы он проницательнее, находился бы в твоем лагере, — возразил я.
— Они с братцем предпочитают быть посередине, ждать, кто выиграет! — с раздражением произнес Гай Юлий Цезарь.
— Младший брат предпочел бы сидеть в своей вилле и кропать трагедии, — опять не согласился я.
— Надеюсь, поэт из него лучше, чем легат! — пренебрежительно сказал проконсул.
— Бездарные люди бездарны во всем, — перефразировал я.
Гай Юлий Цезарь усмехнулся и приказал рабу Сексту:
— Принеси этому злоязычному греку большой мешочек! Может, это убережет меня от его едких острот в мой адрес!
В мешочке была тысяча денариев. Фехтование языком во все времена ценится дороже, чем мечом.
Первые пять дней, пока саперы Гая Юлия Цезаря насыпали на мелководье дамбы с обоих берегов пролива, ведущего в бухту, и сколачивали плоты, Помпей и его войско не реагировали, понимая, что потребуется несколько месяцев, чтобы довести операцию до конца. К тому времени их уже не будет в Бриндизиуме. Зато, когда начали выстраивать в две цепочки плоты длиной метра три с половиной и шириной около трех, на которые насыпали землю и камни, с двух сторон защитили палисадом и на каждом четвертом построили двухъярусную башенку для стрелков, во вражеском стане засуетились. В распоряжении Гнея Помпея были торговые галеры. На них соорудили по две трехъярусные башенки, посадили лучников, пращников и легионеров и отправили в атаку.