Гезат
Шрифт:
Участки для Гленна и Бойда пришлось искать долго. Они хотели жить неподалеку от меня, а денег имели на два десятка югеров. Столько принадлежит зажиточным крестьянам, которые не собираются перебираться в столицу, им и здесь хорошо. Мы все-таки нашли два подходящих. Один размером в двадцать два югера находился в девяти километрах от моего имения, а второй на двадцать три югера был на пару километров дальше. Первый по жребию достался Гленну, второй — Бойду. У обоих не хватало денег, поэтому я добавил и дал немного на обзаведение.
Мои жены первые дни ходили по домусу и двору настороженно, напоминая кошек, попавших в незнакомое помещение. Мне даже казалось, что они обнюхивают каждый угол и метят стены. Наверное, никак не поверят, что у них теперь есть свой дом, что больше не надо переезжать, ночевать в палатках, постоянно быть готовыми к нападению врагов… С рабами тоже обращались то слишком мягко, то чересчур требовательно. Они выросли в обществе, где рабов практически не было. Раньше все делали сами, а теперь можно было взвалить на других тяжелую или неприятную работу, но с непривычки забывали об этом. Вот и сердились на себя, срывая зло на рабах. Ничего привыкнут. Им приходилось преодолевать и более сложные трудности.
Хлопоты по обустройству на новом месте увлекли меня настолько, что совсем перестал следить за ситуацией в Римской республике. До нас новости доходили с большой задержкой, причем сперва к Квинту Туллию Цицерону в письмах от старшего брата. Навестив его как-то вечером, чтобы поболтать о литературе и просто посплетничать, я обнаружил, что поэт-легат собирается в дорогу. Делал он это, как всегда, шумно, суетливо, с большим количеством ненужных движений и слов. Причем неважно было, едет на пару дней или пару лет. Ускорить и облегчить этот процесс можно было, убрав из него Квинта Туллия Цицерона. Рабы лучше знали, что хозяину потребуется в путешествии, и отлично справлялись без него.
— Ты представляешь, эти болваны не могут найти мою новую тунику с пурпурными полосами! — воскликнул он, завидев меня.
— Наверняка она уже лежит в сундуке, — подсказал я, потому что подобное наблюдал и при выезде из Тарса.
— Ты думаешь?! — удивленно спросил Квинт Туллий Цицерон и крикнул рабу: — Посмотри в сундуке, бестолочь! — После чего взял меня под руку и повел к триклинию, по пути взволнованно рассказывая последние новости: — Цезарь движется с армией на Рим! Это война! Помпей не позволит ему захватить город, прольется много крови!
– А нам какое дело?! Где Рим, а где мы?! — отмахнулся я. — Тем более, мы с тобой повевали под командованием Цезаря, и я уверен, что он еще не забыл это.
— Но помнит и то, что я брат Марка, а тот в союзе с Помпеем! — воскликнул он.
— Ты не сторож брату своему, — перефразировал я выражение из сборника фантастических рассказов, пока еще не ставшего мировым бестселлером, одно из любимых лорда Стонора, который еще не скоро родится и начнет читать это пособие по оправданию самых мерзких преступлений.
— В том-то и дело, что Марк требует, чтобы я срочно приехал к нему! — произнес Квинт Туллий Цицерон таким тоном, будто его зовут, чтобы казнить. — Цезарь решит, что мы заодно, хотя моя поездка никакого отношения к политике не имеет!
— А зачем ты нужен брату? — поинтересовался я.
— Наверняка эта стерва нажаловалась брату Титу, а тот уговорил Марка, чтобы помирил нас! Не собираюсь я с ней мириться! — патетично заявил он и добавил не очень убедительно: — Мне и без нее хорошо.
Как догадываюсь, характер у Аквилии оказался не лучше, но она моложе и не жена, поэтому веревки из него вьет безопасной длины и толщины.
— Возьми с собой наложницу, — посоветовал я. — Она поможет тебе отбиться от жены.
— Ты так думаешь?! — неуверенно молвил он.
— Еще и как поможет! — заверил я. — Если почувствуешь, что вот-вот уступишь, сведи их. Акевилии терять больше, поэтому порвет соперницу в клочья.
— Нет, в клочья, конечно, не надо… — поняв буквально, начал было он, а потом решительно закончил: — Значит, заслужила!
— И не выступай открыто против Цезаря, — посоветовал я. — Он победит всех. Так мне сказал великий друид.
— Я помню твое предупреждение, — сказал он.
— Если я встречусь с Цезарем, то замолвлю за тебя словечко, — пообещал я.
— Собираешься присоединиться к его армии? — спросил Квинт Туллий Цицерон.
— Еще не решил, — честно признался я.
С одной стороны мне стало скучно сидеть дома и ругаться с двумя женами по очереди, потому что у них появилось много свободного времени, вот и тратят его с пользой для семьи, а с другой — надоела лагерная жизнь. При этом понимал, что рано или поздно придется присоединиться к Цезарю. Если уж война неизбежна, надо быть в лагере победителя. Ждал, когда потеплеет. К тому же, мятежный полководец, объявленный врагом римского народа (я сразу вспомнил сталинские времена), тоже не спешил, продвигаясь по Апеннинскому полуострову вдоль Адриатического побережья. Впрочем, этих его маневров хватило, чтобы испугать римских сенаторов и прочих его «доброжелателей». Гней Помпей как-то непотребно для своего прозвища Великий сбежал с кучкой прихлебателей из Рима на юг, поближе к Бриндизиуму, откуда удобнее сбежать в Грецию.
Последней каплей, сподвигшей меня к действию, стал приезд в конце февраля моих бывших подчиненных, а теперь соседей, пусть и дальних, Гленна и Бойда. Не трудно было догадаться, что мирная крестьянская жизнь им уже порядком наскучила. В их возрасте хочется приключений, романтики. Не говоря уже о том, что номен Цезарь, который теперь имели оба, просто обязывал поддержать мятежного проконсула. Они ведь на полном серьезе считают, что обязаны помогать члену своего рода, к которому теперь относятся. Да и добыча не помешает.
Что и высказал Бойд за двоих:
— Если мы присоединимся к Цезарю, то сможем вернуть тебе долг и свои фермы обустроить, купить рабов. Тем, что у меня сейчас, трудно будет управляться, когда начнется сезон. И мой сосед хочет продать виноградник в четыре югера. Я бы с удовольствием купил.
— И молодые жены уже надоели… — насмешливо добавил я.
— Они на сносях, — ответил за двоих Гленн.
Новые граждане Римской республики с энтузиазмом принялись повышать рождаемость. Впрочем, крестьяне во всех странах были основными поставщиками рабочей силы и пушечного мяса. Это в городах два ребенка — норма. Когда-то давно я был уверен, что такое поветрие появилось в двадцатом веке, но потом смог убедиться, что случилось это задолго до новой эры, как только научились делать аборты. Просто в Римской республике это заметнее, потому что, как и в Финикии, большая часть населения проживает в городах.