Гибель на рассвете.Подлинная история убийства Гейдриха
Шрифт:
Нацистам, конечно, больше не было смысла сохранять жизнь его отцу, матери и брату. Они были расстреляны, и сообщение об их казни было напечатано в газете, но очень сомнительно, что нацисты понимали, что оно кого-то так сильно запугает.
А оно запугало. Оно довело Карела Чурду до крайности. Он вновь и вновь перечитывал сообщение. Погибли братья Микса, а теперь — семья Пешала! Как сделать, чтобы такое не случилось и с его семьей? Его мать, сестра, два брата со своими семьями — все будут расстреляны! Он должен был как-то не допустить этого. Но как? Даже если он выдаст
Можно ли верить словам министров правительства протектората? Можно ли верить нацистам, что они не погубят его мать, сестру и братьев? Он убеждал себя тем, что не причинил им до сих пор большого вреда. Да, он нелегально проник в Чехословакию на парашюте. Он поджег свечу в сарае, которая вызвала большой огонь для целеуказания английским бомбардировщикам, но это и все. К тому же налет оказался неудачным.
Он снова послушал радио, просмотрел газеты и прочел последнее официальное заявление Карла Франка и последние условия. Если информация о личности убийц Гейдриха будет сообщена до 18 июня, то не только информатор и его семья будут освобождены от ответственности даже в случае его виновности, но он, кроме того, получит вознаграждение. А размер вознаграждения составлял теперь двадцать миллионов крон!
И Карел Чурда сделал первый шаг. Он написал письмо шефу полиции в близлежащем городе, но из предосторожности отправил его из места, достаточно удаленного от своей деревни.
Письмо он не подписал, а просто указал в нем, что имена людей, убивших Гейдриха, — Ян Кубиш и Йозеф Габчик. Так начался его путь к предательству.
Почти нет сомнений, что в отделении полиции полностью проигнорировали полученное письмо. Возможно, анонимки, написанные кому-то в отместку, были для них обычным делом. Два дня Карел Чурда выжидал и недоумевал. При этом до него дошло, что он погубил себя. Теперь они могут найти отправителя письма. Если такое случится, все будет потеряно. Делать было нечего, кроме как пойти в полицию, а еще лучше — прямо в гестапо, и во всем сознаться. Только так можно спасти свою семью.
Он сел на поезд и приехал в Прагу. Как бы желая убедиться в правильности своих действий, он прежде всего пришел на квартиру, куда его ненадолго определял дядюшка Гайский. Хозяева смотрели на него в ужасе. Что он делает в городе? Разве он не знает, что в любую минуту может быть внезапный обыск? Все затаились. Он должен немедленно возвращаться в деревенское укрытие.
Тогда Карел Чурда ушел от них и направился обратно по улице. Он удовлетворил остатки своей совести тем, что сопротивление ему помочь не может. Поэтому ему и приходится обращаться к другим — к тем, кто может. Ноги притащили его в управление гестапо — в Банк Печека.
Дальнейшие события задокументированы в германских официальных источниках. Дежурный эсэсовец обратился к комиссару Янтуру и возбужденно доложил, что внизу ждет чех, который утверждает, что ему известны личности совершивших покушение на генерала Гейдриха! На комиссара Янтура это не произвело чрезвычайного впечатления. На своем веку он повидал немало чудаков, патриотов, верующих маньяков, самозваных мучеников, глупых, ненормальных и полностью сумасшедших. Он знал, что вероятнее всего этот новый информатор принадлежит к одной из этих категорий. Тем не менее, встретиться с ним будет не вредно.
Когда этого человека привели к нему в кабинет, Янтур посмотрел на него с интересом. Человек этот был явно не сумасшедшим, но очень испуганным. Комиссар Янтур знал, что это — обнадеживающий признак. У гестапо был богатый опыт обращения с запуганными людьми.
Этот человек был среднего роста и телосложения. У него были маленькие черные усики и черные волосы, зачесанные прямо назад. Он был неопрятным, совсем неброским — такие не выделяются в толпе. Янтур кивком показал на стул, и он сел, явно нервничая и поглядывая вверх на двух огромных эсэсовцев, стоящих с обеих сторон по бокам.
Янтур начал допрос вполне спокойно. В результате длительного опыта гестапо выработало верные способы извлечения информации из нервничающих свидетелей. Фамилия? Возраст? Род занятий? Тут Чурда признался, что он парашютист.
Янтур спокойно спросил:
— Насколько я понимаю, вы желаете сделать заявление? — Чурда кивнул.
— Вы должны понимать, — злобно сказал Янтур, — что то, что вы желаете сообщить, что бы это ни было, может не иметь доля нас такой ценности, какую вы этому придаете. У нас уже есть один парашютист по фамилии Герик, который многое сообщил.
— Я знаю, кто те люди, что убили Гейдриха, — повторил Чурда. — Я могу опознать их портфель…
Янтур слегка наклонил голову. Простой зритель и не заметил бы этого движения, но два эсэсовских головореза были обучены подобным сигналам. Они немедленно начали действовать. Один, схватив Чурду за загривок, повалил его к своим ногам и заломил ему руки за спину. Другой, практически одновременно, ударил его в лицо — сначала одним кулаком, потом другим. Затем они повалили его на пол и начали бить ногами.
Пока он лежал, корчась от ударов, Янтур поднялся и заревел.
Слова были не важны. Главное было — поднять большой грозный шум. К этому моменту подозреваемый обычно бывает достаточно сбит с толку и сознается во всем.
— Вы что — думаете, что можно прийти сюда и поторговаться с нами?! — ревел комиссар. — Кто те люди? Их фамилии? Где они скрываются?
Один из эсэсовцев поднял Чурду с пола, а другой снова начал бить его в лицо. После этого он свалился обратно на стул.
— Теперь, — сказал Янтур, — говорите то, что нужно!
Прежде, чем Чурда начал говорить, он получил еще один удар в лицо кулаком, отлетел назад и ударился в стену. Весь его рот был в крови, губы распухли, один глаз почти не открывался. Сапоги снова заколотили по его ребрам.
Они увидели, что он полез в карман и неловко вытащил свой носовой платок. В уголке платка была завернута маленькая коричневая капсула с ядом. Он поднес руку с платком ко рту, но в этом жесте не было решительности. Карел Чурда не хотел умирать. Тот самый маленький остаток честности в нем все еще пытался убедить самого себя, что он поступает, как мужчина.