Гибель всерьез
Шрифт:
Когда Шарлю объяснили, кто такой Эдип, он со вздохом поднялся, и стало видно, какие у него ноги длинные и какая впалая грудь. Удивиться он не удивился ничуть, взглянул на девицу и, почесывая ягодицу, подвел итог: «Стало быть, наша Полетта брюхата…» — чем вызвал бурю. «Папа!» — воскликнула шокированная Мари-Амели, словно монополи… зировала вышеуказанное состояние. И Фанни следом: «Шарль! При детях! Надо же выбирать выражения!»
Я не стану мучиться, пытаясь передать дальнейший сбивчивый разговор, тем более что… милые птенчики подняли в своем гнездышке такой шум!!! Да кто же им дал эту разнесчастную трубу?! Ты же и дал, папочка! Ты же ни в чем не можешь им отказать! Что ты говоришь, Мари-Ам! Разве они способны самостоятельно попросить музыкальный инструмент?..
Мари-Ам, она тоже славная и, кажется, снова брюха… то есть беременна. В четвертый раз, между прочим, а кто, спрашивается, виновник?
Фил все расставила по местам: «Пугаться нечего. Беременная — сказано слишком громко! Беременная я всего сутки, так что это еще не обременительно».
— Сутки, действительно? — изумилась Фанни. — А как же ты тогда догадалась?
— Фанничка, сладенькая, любимая моя мамочка, ты и вправду такая наивная? Ни Мари-Ам, ни я, ни Джонни так ничему тебя и не научили? Просто жуть какие мы целомудренные!
— Полиник! Прекрати сейчас же грызть ногти!
Фанни приспичило в тот же миг приступить к воспитанию чад, не откладывая надолго исполнение материнского долга. Но Полиник, который привык, что его называют Джонни, и не знал, что он Этеоклов брат, продолжал как ни в чем не бывало.
— Теперь, Шарль, слушай меня внимательно, — сказала Фил, собрав с пола его бумаги. — Присоединение к нашему племени мужской особи, рожденной в Фивах и подозреваемой в убийстве, а также сокрытие — весьма экстраординарное для всех событие. Я говорю «всех», потому что Мари-Ам придется объяснить все и царю Фракии. Фанни, деточка, не перебивай, это ведь мое дело! А ваше дело — его кормить… И никаких возражений! Что до постели, не беспокойтесь, я сама о ней позабочусь. Только мой матрас нужно перенести в свинарник, где Джонни…
— Поосторожнее в выражениях! У меня не свинарник, а столярная мастерская. Да еще какая! Равного мне столяра, в мои-то одиннадцать лет, ты, дорогая сестра, и за год не сыщешь!
— Ладно, потише ты там, шпингалет! Не то загремишь в Этеоклы! Фанни, скажи ты ему наконец: пусть не грызет ногти… Так вот, я ведь что хотела сказать… Хотела сказать… Хотела…
Похоже пластинку заело. «Погоди!» — тут и Фанни сделала стойку и подбежала к радио. Я глуховат, но не настолько, тут уж и я услышал: Азнавуром наполнилась комната, от пола до самой крыши, он разбил все сердца и рассыпался прахом, отзвучал и умолк — всё единым махом. В паузу влез восхитительный девичий голосок, призывая пить прохладительный апельсиновый сок. Эдип так явно увидел в натуре прелести рекламной гурии, что тут же сообщил Филомеле: «Я тебе изменил — с апельсиновой девушкой». — Валяй, — отозвалась Фил, — она же не моя мамаша! Ну Джонни, ну миленький, я больше не буду звать тебя Этеоклом, только приноси нам завтрак в постель, теплый и на блюде. Эдди это так любит!..
Вот это скорость мысли! Едва Фил намекнула на Фанни, Эдипа опять обуяло любовное томление, и он обратился к самому заинтересованному лицу, к Лаю, сидевшему в кресле (вы ведь почувствовали бы смущение, назови он его Шарлем, — фамильярность, совсем неуместная): «Скажите-ка, сударь, что если… некий зять будет с тещею спать — это инцест или как?» Лай ответил довольно просто: «Я никогда не задавался подобным вопросом, молодой человек, но он, безусловно, требует размышления… Видите ли, я родился в эпоху братьев Райт, мысль тогда, едва воспарив, падала, пролетев не больше двух-трех метров. Где мне угнаться за двадцатым веком. Но если взять, например, Федру, классический образец инцеста, так ведь Ипполит доводился ей родней только через Тезея. И значит, если бы вы посмели переспать с женой своего отца, то совершили бы инцест, из чего однако не следует, что инцестом будет и близость с матерью вашей жены, да, проблема весьма современна… Но вернемся к нашему делу — судя по тому, что я узнал, я скоро стану дедом. Простите, что не поздравил вас раньше. А как мы назовем его, если будет мальчик? С девочками, знаете ли, как-то попроще… Да, трудновато будет свыкаться, кажется, вчера было восемнадцать, и вдруг, пожалуйста, дед!»
— Опомнись, Шарль! — воскликнула Фанни. — Ты что, забыл? У тебя уже есть три внука.
Вот так штука! Лай Карп де Пен удивленно обвел глазами зал, увидал малышей в манеже, старшему сделал «козу» и просиял улыбкой смущенно-счастливою: «Правда, правда… Прости, Мари-Ам, по мне, так ты еще сама сопливая…»
И снова вступило радио: поперхнулось, заткнулось — трагическое молчание! — потом взволнованным голосом, словно готовя нас к худшему, диктор сказал (Фанни скорей повернула ручку, боясь, что упустит главное, у нее настоящая мания включать на полную громкость, будто наше внимание рассеется, если радио не прогремит со всей силой): «УМЕР КОРОЛЬ ФРАНЦИИ!!!» Что такое? Король? Франции?.. Что же, что же теперь с нами будет? Господи Боже! Только Лай не поддался панике: «Ерунда, не стоит так волноваться. Это же Боссюэ…» Ах, ну да, ну да. Что это мы с ума, никак, посходили, поверили, заголосили. Во Франции вовсе и нет короля. Как это нет? Большой привет — ты в школе учил историю? Историю, может, и нет, зато Боссюэ всего наизусть знаю. Пока он прокручивал свой номер, ни один государь не помер.
— Боссюэ наизусть? — изумилась Фил, от удивления голос ей изменил: кому же теперь верить? Эдип готов был развить тему и впарить, что и Боссюэ изучил по «Тэнтэну», но вдруг его осенило: «А что, если убитый — король Франции? Вот это блеск! Всю историю придется переписывать заново, и все, кто будет сдавать экзамены, провалятся с треском…»
Между тем царь Фракии все не появлялся, хотя пришло время обедать.
— Куда мужа дела? — спросила сестру Фил. — Опять из-за него холодные сардины лопать? Взялась бы ты за его воспитание…
— Полетта, я запрещаю тебе плохо говорить о Жорже!
— А кто это Жорж? — спросил Эдип несколько рассеянно по причине своих кровосмесительных мечтаний.
— Как это кто? Терей, разумеется.
— Ах, Терей! Так бы и сказала. Ну у тебя и семейство, каждого зовут то так, то этак…
— Привыкнешь, — ответила Филомела. — Трудней всего разобраться в поколениях. А все этот — повадился звать малыша Пуло — ну, который все дул в трубу, — дедом. Понятно, что тот его не зовет и не признает своим дядей.
Тут Этеокл, бегавший в сад по тайной надобности, вклинился в разговор с находчивостью, весьма знаменательной для столь молодого человека.
— Мари-Ам, — сказал он, — не могла бы ты сообщить отцу своих детей, что настал час кормления? Погляди, вновь прибывший отец уже здесь, в отличие от некоторых, — Джонни приветственно помахал Эдипу. Эдип не отдал должного тому, как изменилось обращение к нему Джонни со времени утреннего визита, не заметил его любезности, можно даже сказать, почтительности. По понятиям Эдипа, психологизм устарел — Поль Бурже, Фрейд… в общем, ерунда! «Тэнтэн» не утруждает себя всякой там… ба-бах! и в космос! К чему заумные рассуждения: его озарило словно молнией, и он…
Заметьте, молния… Язык эпохи, скорости света, но устарел этот язык, устарел, и молнию мы обогнали! А языка под стать нашим познаниям нет. То и дело попадаешь впросак, нет во французском такого слова и точка, а пока шаришь в кармане, ища ключ, глядь, замок поменяли, и не потому что испугались бандитов… Время несется вперед, а язык у нас во рту мертвеет. Странное ощущение. Но тем хуже для нас. Однако… да, так вот, за неимением выражения более точного, нашего Эдипа озарило словно молнией. Все вокруг обсуждают некоего зятя, которого Эдип пока не имеет чести знать, Терея, как называет его «Ларусс». И он подумал: «А что, если Терей… Какой он, Терей? Что если он — упитанный, смахивающий на «кота», чуть повыше меня ростом?..» Эдип вздрогнул. Представьте-ка, что получится из обеда, если они усядутся за один стол и примутся за сардинки — «убийца 18 марта» и его жертва?! Потому что это именно Терей… по всей вероятности. Попробуем вообразить их разговор: «Что же с вами сталось, мой дорогой, после нашей последней встречи?..» — «Да ничего особенного, замерз, правда, а у вас, милый Эдип, надеюсь, не было из-за меня неприятностей?» Будем надеяться, что хотя бы грудь у него закрыта. Теперь они как-никак родственники, и можно рассчитывать на сдержанность покойника…