Гильотина для госпитальера
Шрифт:
— Ты красиво говоришь, брат.
— Это от верных помыслов. И от искренности душевной.
— Итак, вы хотите работать в наших библиотеках и жить, повинуясь нашему распорядку?
— Чтобы потом вернуться к братьям и поведать им, как правильно поставлено дело в твоей вотчине, аббат Роже.
— Это похвальная цель, — без особого энтузиазма произнёс аббат.
— Ив знак уважения мы преподносим тебе в дар скромные средства, собранные нашей общиной.
Сектант бросил на стол сумку, раскрыл её. Посыпались купюры.
— Брат Жиам! —
Брат Жиам предался своему привычному занятию — раскладыванию денег. Он опять пытался утаить несколько купюр, и опять был уличён аббатом. Это превращалось в некую традицию. Но аббат не знал, что брат Жиам умудрился засунуть ещё одну купюру за пояс.
— Три тысячи двести франков, — подвёл итог брат Жиам, слегка покраснев.
— Что же, размеры вашего уважения позволяют отнестись к вам так же, — удовлетворённо произнёс аббат. — Идите, вам покажут ваши кельи.
Вскоре Сомов и Филатов устроились в достаточно комфортабельной двухместной келье, стены которой были завешаны портретами Святых Кеплера, Ньютона и Птолемея.
— Ну, теперь надо молиться, чтобы враг не додумался, будто мы набрались наглости прятаться в его логове, — сказал Филатов негромко, перед этим проверив комнату на наличие прослушивающих устройств и скрытых окошек. — А мне кажется, что они не додумаются.
— Хочется надеяться, — госпитальер со стоном повалился на кровать и начал тереть свои страшно болевшие ноги. Он ненавидел ходить пешком. Он ненавидел опасность. Он ненавидел стрельбу. Ему больше всего хотелось, чтобы его все оставили в покое.
— Это только начало, — успокоил его Филатов. — Самое тяжёлое впереди.
Сомов скорчил страшную физиономию и застонал.
На махолёте они преодолели почти пятьсот километров и вышли к намеченной разведчиком точке. Потом был ещё бросок в полсотни километров. Потом им повезло. Филатов уложил госпитальера на дорогу, перед тем измазав его красными помидорами. Вскоре около него тормознула машина с двумя особами священного сана. Разведчику оставалось только подняться из укрытия, подойти к водителю и пассажиру на пару слов. Вытянув из двоих членов секты Метафизики все необходимые сведения, он закатал им лошадиную дозу «амнезина», обеспечив им счастливое существование в беззаботном и светлом мире детских грёз минимум недели на три. А потом они явились в монастырь Механики — он и являлся целью.
Пока всё удавалось. Похоже, фотороботы преступников здесь были ещё не в моде. Да и Филатов постарался над изменением внешности — своей и госпитальера. Он был мастер изменения личины. Но обычно для этого всегда были под рукой подручные средства. Сейчас не было ничего, кроме ножниц и примитивной парфюмерии. Но результат был достигнут — узнать их было не так просто. Это был своего рода шедевр, большего не добился бы ни один пластохудожник.
— Ну что ты завалился на кровать? Пошли, прогуляемся перед сном, — заявил Филатов.
— Ты… — Сомов задохнулся от ярости. — Ты смеёшься? Я еле доволок ноги.
— Или я тебе сейчас
— Ясно, — Сомов нехотя поднялся.
— Первое правило — знать всё о месте, где ты находишься. Может быть, нам придётся срочно уходить отсюда. И что тогда?
— Ты прав, — кивнул госпитальер.
Они вышли в коридор. Там чадили факелы, но их было недостаточно, чтобы полностью развеять тьму.
Московитяне спустились по винтовой лестнице в тихий монастырский дворик. Филатов толкнул дверь, ступил на улицу. Следом за ним вышел госпитальер и застыл как вкопанный.
— Что это?! — сдавленно выдавил он, не веря своим глазам.
Они впервые увидели небо Гаскони, не закрытое облаками. Тёплые южные ветра сегодня разогнали облачность, от неё остались лишь жалкие клочки. И ночной небосклон, наконец, предстал взору московитян. Предстал во всей красе.
Чёрное бездонное небо. На нём не было звёзд. Вместо звёзд расходились тонкие разноцветные полоски. Тысячи полосок. Они почти не давали света. Они расчертили чёрное небо в призрачную мерцающую сетку.
— Но это невозможно! — воскликнул Сомов.
— Придётся поверить своим глазам, — скривился разведчик.
— Чёрт побери, куда нас занесло?
— Возможно, в саму Преисподнюю.
— Если не ещё дальше…
Часть четвёртая
КОРОЛЕВСКИЕ ВРАТА
— Ох — прошептал Делюк, потирая со стоном живот и грудь.
Начальник жандармского участка никогда так плохо себя не чувствовал. Болел живот, по которому пришёлся удар ствола автомата. И было страшно, когда он представлял, что скажет Гражданин комиссар в ответ на телетайпограмму о том, что еретики, которых так блестяще задержали, натянули всем нос и исчезли в неизвестном направлении.
Лечился Делюк одним из немногих известных ему способов — он приканчивал уже вторую бутылку и на этом останавливаться не собирался.
Из состояния оцепенения его вывел рокот винтокрыла. Подскочив к окошку, Делюк пьяно заорал:
— Тревога! В ружьё! Враг над нами!
Он схватил слегка заржавевший автомат — единственный в этом участке. Двое жандармов повыскакивали и потянулись к оружию.
— На этот раз они не уйдут! — заорал начальник жандармского участка. — Мы встретим их достойно. Если надо — умрём!
Подчинённые не разделяли его энтузиазма и прикидывали, как бы сдаться побыстрее, если из двух винтокрылов, снижающихся на городскую площадь, опять посыплются летним градом десантники.
Через три минуты дверь участка с треском распахнулась, и на пороге возникли двое в длинных сутанах.
— Убери автомат, идиот! — прошипел один из них Делюку, демонстрируя четырехствольный гранатомёт, который мог в три секунды разнести весь участок на клочки. — Святая инквизиция!
— А откуда я знаю, святая вы или не святая? — Делюк покачнулся, не опуская автомата.