Главный фигурант
Шрифт:
– Через шесть месяцев активных поисков, – продолжил он, – мы все-таки вышли на след. Убийцей оказался субтильный внешне малый, имеющий мягкую медленную походку, вялую речь, у него на иждивении были двое несовершеннолетних детей, больная жена и престарелая мать. Он убивал, чтобы прокормить семью.
Я посмотрел в зеркало и увидел, как встрепенулся Шустин. Он ловко выдернул из кармана блокнот с ручкой, возвращенные в дежурной части, и стал что-то быстро писать. Кряжин рассказывал, а тот писал. И даже успел спросить: «И как же вы его нашли?»
Ненавижу этого типа. Не знаю почему. Фото при нем еще не повод ненавидеть – у меня у самого стол ломится от снимков скабрезного характера, хотя и по делу, а не по желанию! – но эта история в комнате дежурного... Черт возьми, нужно было просто спросить, как это сделал Кряжин: «Вы заикаетесь?» А я решил обыграть... В результате мой поступок явился лучшим подтверждением слогана о том, что нельзя обмануть лжеца. Все равно не могу спокойно смотреть на этот персонаж из сказки про кота Баюна...
– Видите ли, господин Шустин, – загудел, прикуривая сигарету, Кряжин, – всякое преступление оставляет свой след. Будь то случайный свидетель за углом, копия чека в кассовом аппарате, свидетельствующая о покупке убийцей чего-то, или остатки его жизнедеятельности на месте преступления.
Я принял дело, – продолжил советник, сделав полуразворот к Шустину, – после третьего убийства, когда стало ясно, что орудует маньяк и третье убийство не последнее...
И тут произошло невероятное. Во всяком случае, невероятным это считаю я. Кряжин же даже не моргнул глазом. Шустин захлопнул блокнот – мне хорошо был виден его жест в зеркало – и отчетливо произнес:
– Господин Кг’яжин, еще десять минут назад я хотел г’ассказать миг’у о деле Г’азбоева. По моему мнению, следствие ушло от пг’авды. Но сейчас вижу, что мой замысел обг’ечен на пг’овал. Сенсации не получится, ибо то, что планиг’овал сделать я, обязательно сделаете вы. Я вег’нусь на г’аботу не с пустыми г’уками. Я сделаю г’епог’таж о вас.
Признаюсь честно, мне стало неприятно, когда я понял, что откровенная, циничная и наглая лесть папарацци-неудачника нашла отклик в сердце следователя. Кряжин ли это?
– Это и будет моей сенсацией, – продолжал между тем Шустин. – Все видят пг’еступление, и все слышат пг’иговог’, а что пг’оисходит между этими знаковыми событиями, не ведомо никому. Позвольте мне стать на то вг’емя, котог’ое вы сами указали, вашим биогг’афом?
И Кряжина понесло. Совершенно забыв, что за его спиной самый настоящий мутный тип, случайность участия которого в разбое на Знаменке советник еще только собирался доказывать, уважаемый мною следователь уселся на сиденье поудобнее и вдруг стал говорить Шустину вещи, рассказывать о которых вряд ли позволяет этика следователя.
– Видите ли, Степан Максимович (Степан Максимович!..), следственные действия, если проводить их, не ориентируясь на штампы, а с искоркой личного интереса, могут оказать на ход следствия влияние сродни пожару или наводнению. Сжечь и перепутать все факты, смешать их с грязью, но, когда вода сходит, а пожар оставляет после себя пепел, нет почвы более благодатной, чтобы бросать в нее новое зерно...
Маленький мерзавец за моей спиной, шепотом хлюпая своим непослушным язычком, царапал на бумаге: «...но, когда вода сходит, а пожар оставляет после себя пепел...»
– Бг’аво. Это гениально.
Кряжин же, дав возможность записать свой перл, продолжил:
– Каждый преступник, несмотря на преступления, которые совершает, прежде всего человек. Я веду речь не о его душевных качествах, а о физиологии. У него есть сердце – двигатель, позволяющий крови, как носителю красных кровяных телец и кислорода, циркулировать в организме. У него имеются, так же как у вас и у меня, органы размножения. Преступник по утрам просыпается и потягивается, в обед ест кашу, а вечером, устав от прожитого дня, ложится спать, чтобы отдохнуть. Все это обязывает его делать природа, в противном случае она его уничтожит. Так вот мой убийца ничем не отличался от остальных людей в физиологическом смысле слова.
Осмотреть места первых трех убийств, как я уже говорил, мне не представилось возможным. Первые два дела вообще расследовал следователь районной прокуратуры, а третье дело вместе с двумя первыми перешло ко мне в тот момент, когда осмотр был уже закончен. Но уже на четвертом убийстве, на следующее утро после его совершения, побывал я сам. И пятый, и шестой, и седьмой бланки протокола осмотра места происшествия были заполнены уже моей рукой.
И всякий раз, прибывая в квартиру к еще не остывшему трупу, я чувствовал запах, обратить на который внимания не удосужились остальные участники сформированной следственной группы. Не было ни единого чужого отпечатка пальцев ни на распахнутой мебели, в которой убийца искал деньги и драгоценности, ни на предметах домашнего обихода, разбросанных по полу, ни на входной двери. Убийца орудовал в перчатках, и все отпечатки в этой квартире принадлежали жертвам его нападений. Он представлялся почтальоном, входил, убивал, забирал ценности, а после, чтобы не произошло неприятных сюрпризов с оживанием, как в фильмах, вновь возвращался к жертвам. Я все пока правильно рассказываю, товарищ капитан?
Кряжин на меня не смотрел, однако мне нетрудно было догадаться, что он обращается именно ко мне. Типа он именовал Степаном Максимовичем или господином Шустиным, сам он был советником юстиции, капитаном же в этой машине был только я. И я ответил, не скрывая неприязни ко всему происходящему:
– Сущую правду. Вы, и только вы подметили этот запах. Даже не понимаю, как это у вас получилось. Наверное, наитие спускается с небес только к тем, кого при рождении господь поцеловал в лоб.
Подлец за моей спиной записал и эти слова. А потом вставит в свою статейку как им придуманные. Без сарказма, разумеется. Сарказм он опустит.
А Кряжин, который с каждым разом разочаровывал меня все больше, с нехорошей улыбочкой изрек:
– Господин Сидельников так иронизирует, потому что именно этот запах привел следствие к раскрытию преступления.
Я молчу, а следователь, порозовев – от удовольствия, наверное (никогда не замечал в Кряжине гордыню!), – продолжает...
– Вы наверняка бываете в общественных туалетах, Степан Максимович. Так вот, во всех четырех последних случаях в семи квартирах, где убивал злоумышленник, пахло, как в привокзальном сортире. Словно кто-то с вечера наелся на голодный желудок, а нынче утром от этого чрезмерно страдает. А между тем в этих квартирах проживали весьма чистоплотные женщины, в комнатах их жилищ было уютно и чисто, и они никогда не позволили бы такому смраду распространяться у себя.