Главный фигурант
Шрифт:
Что бы вы сделали, господин Шустин, подумав о том, что между запахом и убийцей существует причинно-следственная связь?
Коротышка за моей спиной издал какой-то шуршащий звук – кажется, почесал висок авторучкой – и честно признался, что его мозги для решения подобных задач не приспособлены. Между тем я уверен в том, что его мозги не приспособлены и к журналистской практике. Его мозги вообще ни к чему не пригодны.
Кряжин довольно посмотрел на Шустина, перегнувшись через спинку, и тут же рассказал:
– При осмотре шестого по счету места происшествия я велел криминалисту
– Не понял, – честно признался Шустин, и я едва не воскликнул: «Да не может быть!»
– Убийство, кем бы оно ни совершалось, – нравоучительно изрек советник, – это всегда момент волнительный. Сумятица в голове является катализатором процессов в организме, на первый взгляд с головой никак не связанных. Кто-то от волнения потеет, другие начинают чувствовать чудовищный голод, мой убийца имел слабость кишечника. И всякий раз, убивая, чувствовал потребность взобраться на унитаз. Вы когда-нибудь вытирали задницу в перчатках, господин Шустин?
Последнее мне понравилось. «Вы когда-нибудь вытирали задницу в перчатках, господин Шустин?» Этакий диалог уставших от джигитовки поручиков в офицерском клубе. Но самым потрясающим была реакция господина Шустина на этот явно риторический вопрос.
– Нет, – подумав, ответил он, – не вытиг’ал.
– Убийце и в голову не приходило, что после его ухода останется характерный запах, который явится связующим и недостающим звеном в цепи умозаключений следователя, – сказал Кряжин, выбросил окурок в окно, закрыл его, и я с наслаждением почувствовал, что в салоне стало теплее.
– И что было дальше? – не унимался Шустин, хотя теперь даже собака с посредственной дрессировкой догадалась бы, что дальше было.
– Все просто, – хмыкнул советник. – Я попросил криминалистов отождествить обнаруженные на кнопке сливного бачка отпечатки с личностью, которой они принадлежат. В дактилоскопической базе ГУВД они не значились, и тогда я велел сделать запрос в паспортно-визовую службу. Видите ли, Степан Максимович, Москва – проходной двор населения Евразии. И в том, что отпечатки в туалетах жертв совпали с отпечатками пальцев пана Соина с Украины, любезно предоставившего их при прохождении паспортно-визового контроля за полгода до первого убийства, нет ничего удивительного.
Помолчав, вероятно, для того, чтобы дать возможность Шустину оценить событие, советник вздохнул, добавил:
– Вот такое значение в жизни убийц и следователей порою имеют мелочи.
Кряжин велел мне остановиться у дома на улице Асеева и развернулся к Шустину:
– Надеюсь, вы понимаете, что ни о каком доверии не может быть и речи, пока не доказано отсутствие вашей вины в дерзком разбое на Знаменке? Так где стояла ваша машина, когда Миша направился к дому?
Хочу молча выразить свое недовольство всем происходящим. Надеюсь, Кряжин видел кислую мину на моем лице.
Глава восьмая
Шустин засуетился и место, где ждал Мишу, показал не сразу. Кряжин отнес это за счет волнения – вряд ли журналист участвовал в подобных мероприятиях, именуемых в
Но, когда сориентировался, Шустин запел соловьем. Он показал, как стояла его машина, как он поворачивал зеркало заднего вида, чтобы подъезд, поглотивший Мишу, был у него перед глазами, рассказал, как надиктовывал в диктофон свои мысли, теперь кажущиеся ему наивными, и даже стал проявлять способность к оперативной работе, предполагая, в какую именно квартиру заходил Миша.
В поведении Сидельникова угадывалось желание взять толстячка за шиворот, хорошенько встряхнуть и бросить животом на капот с криком: «Где Миша, олень?!»
Однако ведущая роль в спектакле принадлежала Кряжину.
– Вы говорите – в эту квартиру? – он ткнул пальцем в белые пластиковые рамы на четвертом этаже. – Так пойдемте, проверим.
Сидельников не поверил своим ушам. У него начало складываться впечатление, что советник в расследовании Вагайцева не сомневается, а весь переполох затеял ради раздувания своего, и без того внушительного, авторитета.
Остановив капитана на площадке третьего этажа, Кряжин сделал жест рукой Шустину: «Пожалуйста, участвуйте». Журналист воспринял эти слова как руководство к действию и решительно двинулся к двери. Короткий звонок – и стало слышно даже на третьем этаже, как к двери подходит хозяин. Оказалось, хозяйка.
«Кто там?» – «Вы меня не знаете, но, быть может, к вам заходил сегодня Миша?» – «Какой Миша? Вы кто такой, во-первых?» – «Я служащий седьмого канала телевидения, веду г’епог’тажи о коллизиях пг’еступного миг’а». (Сидельников, услышав это, поморщился и покачал головой.) – «Ты бы лучше написал статью о коллизиях на нашем втог’ом этаже, г’епог’тег’! И почему вы, спрашивается, пытаетесь искать коллизии в моей квартире и почему уверены в том, что их носит мне какой-то Миша? Еще один звонок, и сюда приедет милиция, понял?!»
Шустин спустился с видом оплеванного со всех сторон неудачника. А Сидельников со злорадным лицом спустился на этаж ниже, к квартире, которую приметил еще во время движения на четвертый этаж. Дверь в нее была обита разорванным дерматином, из нее торчали клоки ваты. Капитан толкнул ее вперед, и она, тихонько скрипнув, открылась. В нос сразу ударил запах плесени, протухшего мусорного ведра, самосада и сырых матрацев.
Появления троих прилично одетых людей здесь никто не ожидал, этим, наверное, и объяснялась внезапно наступившая пауза в еще недавно плавно текущем разговоре.
Квартира, как и предполагал Сидельников, являла собой пристанище для отщепенцев всех мастей – от алкоголиков до попрошаек и, если брать в расчет полупустой, разорванный ящик со сгущенкой, мелких воришек. Едва скользнув взглядом по квартире, сыщик нашел и коробку с тушенкой. Вторая коробка была совершенно определенным указанием на то, что совсем недавно был «подломлен» чей-то продуктовый склад. Но «подламывался», как следовало теперь догадываться, не только он. Заглянув в нишу, Сидельников нашел коробку с американской полиролью для автомобилей и целую упаковку хлопчатобумажных перчаток, коими пользуются автолюбители при ремонте. Картина Сидельникову стала предельно ясна.