Главный фигурант
Шрифт:
Человек признан вменяемым, то есть он способен давать отчет собственным поступкам, – пользуясь молчанием присутствующих, продолжил советник. – Получается, что он, отдавая себе отчет в своих действиях, берет на себя шесть трупов, гарантирующих ему смерть за решеткой, и оговаривает себя в части сексуального насилия. Теперь вопрос. Почему бы не предположить, что он оговаривает себя и в остальном?
– В камере!
Не отойдя ото сна, Разбоев вскакивает с нар, подбегает к стене, наклоняется и упирается в нее, невероятно грубую, лбом. Руки его до отказа заведены назад-вверх, пальцы широко расставлены, между ступнями ног более метра. И он, едва успев изо всех сил прокричать...
– Подозреваемый Разбоев, статьи сто пятая часть вторая, сто тридцать первая часть вторая, я последняя тварь, начальник, не бей, начальник!..
...широко распахивает рот и поворачивает голову к надзирателям.
Его бьют ровно три минуты. Бьют жестоко, сильно, тщательно акцентируя удары, и ни один из них не минует цели. Разбоев катается по полу и громко кричит, призывая надзирателей к милости. Он обязан кричать, так того требует ежедневный ритуал для лиц, готовящихся к отбыванию наказания в колониях особого режима для осужденных к пожизненному лишению свободы. Если Разбоев кричать не будет, превозмогая боль и унижение, избиение будет длиться ровно столько, чтобы оказалось достаточным для криков, которые должны последовать обязательно. Без криков о пощаде и признаний в своей низости арестант не дождется, что надзиратели уйдут.
Так положено на «особом» режиме. Никакого отношения к упомянутой колонии пересылочная тюрьма «Красная Пресня» не имеет, однако есть такому положению вещей свое объяснение.
С остальными здесь так не обращаются. Среди новых надзирателей появился один, которому посчастливилось вырваться из «особого» в Оренбургской области, и теперь он ради становления своего авторитета с удовольствием исполняет просьбы коллег и демонстрирует обслуживающему персоналу правила взаимоотношений со «смертниками» на его прежнем месте службы. Чтобы это выглядело более впечатляюще, он выкладывается изо всех сил и, надо думать, уже заслужил среди сотрудников администрации славу человека принципиального и профессионально подготовленного. На остальных такие показательные учения не проводятся. Разбоев в «Пресне» на данный момент один, кого ждет этап на «пожизненное».
Когда все закончится и «дубаки» уйдут, Разбоев вернется на нары, постанывая от каждого движения, и попытается уснуть. Спать нужно обязательно, потому что между приходами и уходами считаные часы. А потом будет день, и нары будут подняты. Сидеть на полу – себе дороже. Геморрой, простатит и пневмония только и дожидаются, чтобы наброситься на каторжанина всем скопом. Спать нужно, чтобы отогнать дурные мысли. Чтобы убить постоянное чувство голода. Чтобы побороть страх. Должны остаться силы на судебный процесс, ибо только в нем Разбоев видит свое спасение.
Он докажет в суде, что не убивал этих шестерых девчонок. Но для того нужны силы, и нужно спать, раз уж силы невозможно набрать от еды. Унижение и боль физическая – ерунда. Это можно вытерпеть. Сколько он уже терпит – десять месяцев и два дня? А что это за срок по сравнению с тем, что ему придется состариться и умереть, так и не ступив больше ни разу на горячий песок если не моря, то хотя бы реки?
Сумасшедший, внушающий ужас следователь после своего ужасного прихода ни разу больше не появлялся. Что ему нужно? Правды? Зачем она ему нужна?!
«Сдай дело в суд, мерзавец! Все равно ты не в силах сделать то, что смогу сделать для себя я!..»
Он уже тысячу раз посылал эту мольбу к небу, но небо оставалось безучастным, и даже мерзкий адвокат, гостевавший в последний раз в «Пресне» неделю назад, приходил не к нему, а к какому-то барыге, находящемуся под следствием за мошенничество с квартирами. Разбоева защитник просил вывести на пять минут. Произнес что-то патетическое, вроде: «Мы сломаем их и выстоим!» – и убежал. Кажется, и этот поставил на Разбоеве крест.
И даже конвой, который относился к заключенному в камере-«одиночке» с очевидным безразличием, ныне пробует себя в роли «дубаков» «Черного дельфина». И кажется, испытывает от этого недюжинное удовольствие. Это и понятно. Что для страдающего бездельем человека может быть более приятного, чем встать ночью, собрать себе подобных, вооружиться резиновыми палками и идти избивать арестанта, которого очень скоро переместят куда в более страшные условия. Свои действия эта смена объясняет так – привыкать к плохому, так же как и к хорошему, нужно постепенно.
От этой «степенности» у Разбоева спина полосата, как будущая роба, и весь затылок в гематомах. Только бы не случилось в один из таких ночных приходов сотрясения или ушиба головного мозга. Тогда плакала надежда арестанта на то, что он сможет защитить себя в суде и выглядеть резонным и нормальным. Пока же он нормален и силен духом.
Чего не скажешь о смене, несущей нынче службу в «Пресне» на этом этаже. Кого не мешало бы подвергнуть экспертизе на вменяемость, так это их.
Почувствовав, что опять приходят обиды и ненависть, а значит – неуверенность в себе и слабость, он заставил себя свернуться и заснуть. Главное – выдержать до суда, и дай бог, чтобы этот новый следователь не наделал новых дел. Пусть будет все так, как есть сейчас – шесть поруганных девичьих тел, за которые он с уверенностью в своей невиновности ответит на первом же судебном заседании.
Но где же «важняк»?!
Глава десятая
К четырем часам утра, когда стало ясно, что Кряжин наконец-то наговорился и уснул, Шустин тоже попытался сомкнуть веки и забыться. Советник сказал, что поднимет всех около восьми, до прихода на Дмитровку сотрудников, дабы те не видели в здании посторонних лиц и не догадались, что Кряжин «водит к себе посторонних». Выглядело это, конечно, смешно, потому как в здании хватало «посторонних» и без Шустина с Сидельниковым, но Кряжин и не пытался придать своим словам серьезность.
А до четырех утра происходили постоянные, малопонятные журналисту разговоры, из которых он совершенно ясно представил себе перспективы дня следующего. Во-первых, с рассветом они выезжают на поиски Миши. Видимо, эпизодом с жильцами на Асеева Кряжин не успокоился и продолжал искать доказательства порядочности Шустина. Во-вторых, советник озаботился поиском окурка, и тема та возникла как раз к четырем часам утра. А между двумя этими событиями журналист догадался, что советник одержим желанием побывать на месте последнего убийства. На вопрос: «Почему последнего и какие результаты это может принести?» – он сухо ответил, что хочет осмотреть место происшествия, потому что в протоколе осмотра, проведенного Вагайцевым, отсутствуют некоторые детали. Какие именно – добиться от него не удалось, потому что следователь снова утонул в собственных воспоминаниях.