Глазами, полными любви
Шрифт:
Замесив огромное количество теста, норовящего то и дело выползти наружу из огромной, почти ведерной кастрюли, проводив утром кого в школу, кого на работу, «Миколавна» принималась за стряпню. Пирогов с картошкой, сладких с вареньем, мягких, как пух, плюшек выходило из под ее рук такое количество, что они занимали собой огромное эмалированное ведро. С горкой. Все не съеденное в первый день выносилось на мороз и потом размораживалось по мере надобности.
Оттаивая, каменные от мороза бабушкины кулинарные творения начинали издавать дивный аромат. На тарелках они долго не задерживались. Иной раз бабе Нюре приходилось нести вахту у разделочной доски дважды
Вечером всех домашних собирал около себя телевизор. Жизнь страны проходила под знаком космоса, революции на Кубе, визитов Хрущева в заморские страны. Про главного революционера Фиделя Кастро и его бородатых «барбудос» (кубинских партизан) радио и телевидение трещали столь настойчиво, что первым словом маленькой Валентинки стало не «мама», а «Куба». Вторым – «баба». Осваивая родную речь, девочка подолгу могла лепетать: «Куба, баба. Баба, Куба».
Напрасно папа с мамой пытались доказать, что они в общем-то тоже кое-что значат в семье. Нет, «Куба, баба» – и точка. Через какое-то время, когда в словарный обиход младенца вошли наконец слова «папа, мама», ребенок оказал уважение и Натке, назвав ее: «Няня». Малышка то и дело тянула руки к старшей сестре, призывая: «Ня-ня-ня». Как было отказать во внимании такому ребенку!
Сестрам нравилось играть с младшенькой в «царевну». Правила игры отличались крайней незамысловатостью. Посадив пухленького несмышленыша на диван, обложив для безопасности подушками, девочки начинали цеплять на Валюшку любые яркие тряпки, оказавшиеся под рукой. В завершение всего на макушку дитяти водружалась так называемая накидушка – кусок кружевной ткани, предназначенный для накидывания на гору пышных подушек, высившихся в то время на кроватях любого приличного дома.
Усидчивая улыбчатая «талевна», с которой старшие сестрички забавлялись, как с большой куклой, позволяла творить над собой любые безобразия. Сестры могли наперебой изощряться в дизайнерском искусстве, затем звали взрослых оценить результаты творческого труда. Главным оценщиком по причине всегдашнего присутствия рядом оказывалась бабушка. Она была главным партнерам по играм, собеседником, учителем уму-разуму – большой надежной, теплой горой добра и любви вперемежку со строгостью.
Сколько баба Нюра знала прибауток, поговорок, песен, скороговорок! Усадив толстушку Валюху к себе на колени, бабусенька осторожно постукивала своим могучим кулаком по атласной младенческой пятке, приговаривая:
– Кую, кую ножку, поедем в дорожку. Дорожка кривая, кобылка хромая, жеребятка мала, ножку поломала!
Этой потешке, прошедшей сквозь время, оказалась суждена долгая жизнь. Старшая внучка «ковала» ножку своей маленькой дочке, та, став взрослой, своему сыночку.
Принимаясь чистить картошку к ужину, бабушка бралась за современные темы, часто напевая частушку:
– Я сидела на Луне, чистила картошку. Прилетел ко мне Гагарин, заиграл в гармошку. Барыня-сударыня, полюби Гагарина! А еще такого, как Германа Титова!
Рассказывая о днях своей молодости, пришедшейся на первые годы Советской власти, баба Нюра нередко употребляла в разговоре выразительную поговорку: «Нельзя комиссару без штанов. Хоть худенькие, да с пуговкой». (Как изменились времена! Нынешним «комиссарам» нельзя уже не только без штанов, но и без дворцов, яхт и прочего «джентльменского набора»…)
С какого-то момента бабушка внезапно увлеклась хоккеем. Когда транслировали
– Зоя, глянь-ка! Кто это у наших ворот бегает, Харламов али Рагулин?
Вымотанная к вечеру невестка, раздосадованная тем, что ее отвлекают от дела, отвечала из другой комнаты:
– Не знаю, я их не различаю.
– Так ты подойди сюда, посмотри, у тебя глаза хорошо видят.
Какие слова произносила в тот момент про себя учительница биологии, можно только догадываться…
Установившийся порядок жизни внезапно снова едва не пошел ко дну. Могучего богатыря Алексея Михайловича свалил с ног радикулит. Да так резко, что городские врачи-невропатологи, принявшие больного под свое крыло, начали поговаривать о возможности полного обездвиживания. Женщины сначала сильно пали духом. Бабушка плакала, причитала без конца. Зоя Максимовна ходила с окаменевшим лицом. Затем опытная и жизнестойкая «Миколавна» предложила:
– Знаешь, Зоя, Алексея-то надо выцарапывать из больницы. Залечат его там, как пить дать! Мы с тобой потихоньку сами его на ноги поставим. Что-нибудь да придумаем. Каких только убогих в старину старухи не вылечивали! Кто тогда про эти больницы-то знал?
Мать некоторое время колебалась, но обстоятельства сами повели за собой. В новосибирской больнице отцу назначили курс иглоукалывания, еще только входившего в моду. Пациент не без сомнений дал согласие на экзотические манипуляции над собой. «Главный по иголочкам» оказался опытным специалистом, и после окончания всех процедур состояние больного немного улучшилось. Во всяком случае, в ногах появилась чувствительность.
Алексей Михайлович тут же засобирался домой. Когда его привезли из больницы, стоять отец не мог – ноги подгибались, будто ватные. Без слез домочадцев, естественно, не обошлось. Но женщины на то и женщины, чтобы находить выход из любой ситуации. Накануне выписки мужа из больницы Зоя Максимовна заказала в местной столярке сколоченный из досок щит размером с кровать. На него не без труда и водрузили больного. Из местного фельдшерского пункта стала приходить медсестра, ставить какие-то уколы.
Но самое главное, за восстановление Алексея Михайловича активно принялись обе женщины. Чего только они ни делали с бедной спиной! Гладили горячим утюгом, растирали всевозможными мазями, массировали, прикладывали к пояснице раскаленный кирпич, завернутый в несколько слоев шерстяного платка. Маленькую Валентинку заставляли топтаться по спине отца пухленькими ножками.
Пролежав почти без движения всю зиму, к весне больной пошел на поправку. Чтобы чем-нибудь занять себя во время вынужденного безделья, уставший от лежания и чтения директор совхоза нашел себе довольно экзотическое занятие. Вернее, его нашла бабушка Нюра. Перешерстив запасы домашней одежды, она отобрала старье, не подлежащее дальнейшей носке. Ворох тряпок вручила сыну и заставила ножницами резать на узенькие полоски пришедшие в негодность детские платьица, вытянутые вылинявшие кофты, ветхие простыни… Какое-никакое, а все занятие! Полоски сматывались в огромные клубки, из которых бабушка большим деревянным крючком вязала красивые пестрые коврики. Баба Нюра находила работу и больным и здоровым, у нее никто не сидел без дела.