Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
Павел совсем стал в тупик. Оставалось одно — ждать.
На следующий день он ходил по перрону задолго до прибытия поезда. Наконец тот подошел с
фырканьем, и на подножке Павел увидел Ларису. Она была в шубке и капоре, очень похожая сейчас на
ярмарочную куклу, расписную вятскую игрушку на снегу. В руках у нее был совсем маленький чемоданчик.
“Значит, ненадолго”, — облегченно подумал Павел и помог ей сойти. Она поцеловала его теплыми губами и
тотчас попросила свести ее куда-нибудь позавтракать.
— Ведь у тебя дома ничего нет, я знаю.
— Может быть, ты сперва расскажешь?
— Так по дороге. Это все очень просто: я беременна.
Павел сильно вздрогнул. Лариса подняла на него глаза:
— Ах, сколько я напереживалась. Тетя Аделаида хотела, чтобы ты пока ничего не знал. Она будет на меня
сердиться. Но я не могла, я так себя ужасно чувствую! Все время плачу по ночам.
Они уже вошли в “Сквознячок”.
— А здесь славно, — сказала Лариса, оглядываясь. — И чистенько. Значит, это и есть “Сквознячок”? Я
всегда думала: почему такое смешное название? По-моему, тут ни капельки не дует. Ну, заказывай же скорее
что-нибудь. Как пахнет пирожками! Они с мясом или с капустой?
Павел стряхнул с себя оцепенение и заказал все, что она просила. Она тотчас принялась за еду, запивая
чаем
— Я теперь очень много ем, — виновато сказала она. — Гораздо больше, чем с Виталиком. Это, наверно,
будет такой ребенок… — Она вдруг осеклась, глаза ее сделались неподвижными и жалобными. — Мне… мне
не позволяют родить, Павлик. У меня почки… Тетя Ада записала меня уже на аборт. А я боюсь. Я не хочу!
Скажи, что делать? Я не могу одна, вот я и приехала.
Она заплакала, давясь и всхлипывая. Зал был почти пуст, но из угла два-три человека уже поглядывали на
них.
— Не плачь на людях, — сказал Павел с раздражением и жалостью.
Лариса поспешно вытерла ладонью щеки и улыбнулась ему. У нее было все-таки удивительное лицо! Все
морщинки тридцатилетней женщины вдруг начисто смывало этой ясной улыбкой; она была похожа на розовую
тучку, которая летит по закатному небу; тучке не надо ни ума, ни красоты, она сама себе целый мир.
Павел спохватился, что смотрит на нее, не отрываясь; цепь доброты опять потянула его. Воля словно
атрофировалась, тихая привычная боль поселилась в сердце.
— Я очень хочу есть, — повторила Лариса. — Закажи еще что-нибудь.
В глазах ее заблестела жадность.
Через полчаса Павел звонил в поликлинику Софье Васильевне Синекаевой.
— Приехала моя жена, — сказал он. — Ей запрещают рожать. Я хотел, чтобы ее осмотрели здесь еще раз.
Это можно?
— Сейчас подумаю. Постараюсь. Приводите ее.
Когда Павел положил трубку, он увидел, что комната его изменилась. Повсюду валялись Ларисины вещи:
шубка на диване, капор на стуле. Она открывала маленький чемоданчик и доставала бумазейный халат с серой
опушкой.
— Я сшила его недавно. Тетя Аделаида купила материал в ГУМе. Посмотри, какой красивый голубой
цвет. И эти черточки, как ты думаешь, что это: птицы или снежинки? — Она вдруг зажала себе ладонью рот,
лицо у нее исказилось и стало несчастным: — Ой, скорей!
Павел слышал, как ее рвет в ванной комнате, и стискивал руки.
Наконец Лариса вернулась пошатываясь. Она была измучена и бледна. На глазах от напряжения
выступили слезы. Павел уложил ее на диван и прикрыл шубкой. Она взяла его за руку и стала тихо жаловаться:
— Так все время. И только когда вырвет, наступает передышка. Делается хоть в голове ясней. А то я ни о
чем не могу думать, так все смутно. — И вдруг она вскрикнула совсем по-детски: — Ах, зачем это все так?!
Павел тупо повторил про себя: “Зачем это все?” Но Лариса поняла его взгляд по-своему.
— Не расстраивайся, — сказала она. — Ни я, ни ты — мы в этом не виноваты. Когда мне плохо, я все
время твержу: “Зато у меня есть Павлик”, и мне от этого легче. Нельзя сделать так, чтобы ты насовсем вернулся
в Москву? Ну почему мы живем в разных местах? Ведь ты, наверно, тоже сильно скучаешь обо мне?
По ее бледному личику внезапно пробежало шаловливое выражение, и, как когда-то очень-очень давно,
она взяла его ладонь н положила себе на грудь.
— Поцелуй меня, — прошептала она. — Знаешь, что бы я хотела? Сохранить нашу девочку. Она девочка,
я знаю. Мы бы назвали ее каким-нибудь красивым именем. Ангелина. Тебе нравится? Нет, нет, будь около меня!
— она передвинула его руку себе на живот. — Вот мы все трое рядом. Она может быть черненькой или
беленькой, в общем все равно. Хотя моя мама говорила, что блондинки всегда побеждают. Это правда, как
думаешь? Она росла бы совсем другой, чем Виталик. Очень миленькая. И ей можно было бы покупать такие
хорошенькие платьица… Почему ты не обнимешь меня? Ведь мы так редко видимся. Ах, меня опять тошнит!
Павел почти на руках донес ее до ванной. Лариса содрогалась в его объятиях.
— Не смотри, — сдавленно пробормотала она. — Это противно. Я знаю.
— Ну что ты говоришь? — искренне возмутился он. — Отдышись и пойдем в поликлинику.
Ларису приняло сердобольское светило. Массивный, как гора, доктор Рубинштейн обыкновенно
пробегал по приемной и громогласно спрашивал дожидавшихся его пациентов: