Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
— Шашко, конечно, хвалят. У него чуть не от всех коров по тридцать литров и теперь берут.
Феона навострила уши.
— Крутит он, рыбий глаз! Как хочешь, Глеб Саввич, там нечисто. Я на Гальку Пронскую гляжу, она глаза
в пол. Какая причина? Крутят!
— Ну, сколько уж комиссий было, проверок. От газеты ездили.
— Газета, проверки! — Феонины серьги зло зазвякали. — Пока от Сердоболя до Старого Конякина
комиссия доедет — корова отелится. А от Старого Конякина до Сноваздоровки — телка коровой станет. Шашко
проверять надо так: один чтоб возле него стоял, за руки держал, другой от бригадира ни на шаг, а третий возле
подойника дежурил.
Глеб молчал, недовольный оборотом разговора.
— Работать бы самим получше, — буркнул он.
— Глеб Саввич, а Глеб Саввич, — немного погодя вкрадчиво пропела Феона, — съездим в
Сноваздоровку? Серьезно: опыт хочу перенять. Тебя в Старом Конякине высадим. Ну, возьмешь еще двух баб
для солидности. А мой на весла сядет, мигом домчим до Сноваздоровки и прямо на ферму.
— Это что ж, вроде комиссия будет?
— Зачем комиссия? По-соседски. Людей посмотреть, себя показать. Может, меня, дуру, и вправду чему
научат. — Феона с ядовитостью поджала губы.
— Вполне подходяще! — поддержал жену и развеселившийся Федищев. — А я пастухов спрошу: на
шоколаде у них трава растет или как?
— Ладно. — Глеб мрачно усмехнулся. — Поедем на свой стыд. Вот отсеемся и съездим.
Синекаев вовсе не был слеп: он видел те же явления, что и Глеб Сбруянов, только выводы у них
получались иногда разные. Там, где Глеб готов был бить тревогу, Синекаев отмахивался. Он сам знал, что на
пенициллиновых уколах хозяйство не поднять. Но прорех было слишком много, кормить же страну надо было
каждый день. А коль скоро человек оставляет на каком-нибудь деле след своей руки, оно становится дорого ему,
и он готов его защищать. Скепсис, ирония, насмешливое недоброжелательство появляются, только если стоишь
в стороне: от скуки, от безделья, от неучастия в работе.
Когда Синекаев в 1955 году приехал в район, лесные деревни вроде Сноваздоровки считались совсем
глухими, жили на клюкве, на грибах, сушили боровики чуть не тоннами, продавали в огромных количествах;
целые сушильные производства, хорошо налаженные, прятались в чаще. Люди там были откровенно
настороженными: недобрый рубль ставил их как бы за перегородку от советских законов. Синекаев не охнул,
наивничая: и это, мол, на тридцать восьмом году советской власти?! Он не боялся черной работы. Но с чего
начинать? Это ведь не резолюцию написать, не автопоилки выдрать у хозснаба. А канцелярские дела набегали
каждый день: сводки, телефонные приказы, отчеты. Иногда его одолевало малодушие. Никто не знал об этом.
Он выходил на улицу, твердил себе: наваждение! Дома стоят, домны плавят металл, балет лучший в мире
танцует. Все идет нормально. “Мне просто привиделся дурной сон”. А между тем Сноваздоровка не была сном.
И он это тоже знал. Сила нашего строя победоносна, мы идем вперед, но каждая ошибка затягивает дело. И
отвечаем мы не перед начальством, а перед коммунизмом. Некому нести оправдания. Кирилл Андреевич,
исшагав, как и Павел в свое время, спящий Сердоболь вдоль и поперек, снова возвращался к мыслям о
сегодняшнем дне.
У Гвоздева в колхозе за год втрое выросли надои: на следующий же день после включения автопоилки на
ферме прибавилось шестьдесят литров молока! Но обеспечить автопоилками мы всех не можем. Чардынин
говорил, что обещали дать только для племенных ферм. Племенных ферм в области сто с чем-то, а
неплеменных — тысяча. Значит, пока в хозяйстве действует не только организация распределения, плохая или
хорошая, но и субъективные факторы: кто из председателей разворотистее, бойчее. Идет как бы естественный
отбор среди колхозов — “богатому и черт люльку качает”: кто выбился первоначально, накопил потенциал, тот
идет вперед быстрее. Но в какую сторону идет? В какую сторону движется Гвоздев? А Шашко? Что для
каждого из них значит их работа? Председатель колхоза — пост этот должен быть для человека обязательно
движением вперед. Не всегда движением вперед по должности, формально, но всегда по существу. Вот Гвоздев
был уполномоченным по заготовкам, районный работник, вроде ступенька вверх? А что он мог по сравнению с
тем, что может сейчас? Он же хозяин, получает столько, сколько никакому районщику не снилось. Дерется за
областную, а может, со временем и всесоюзную славу. А чем мог прославиться уполминзаг? Для Гвоздева его
колхоз — это простор для деятельности, развязывание всех творческих сил.
…Что лучше — колхозы или совхозы? Говорят, был такой спор у Чардынина с членом правительства,
когда тот ездил по области. В Сердоболе они останавливали колхозников и спрашивали то одного, то другого.
Отвечали по-разному, но больше голосов было за совхозы. Приезжий сердился, а Чардынин хитрил, всячески
внушая, что здесь и надо создать побольше совхозов, и он тогда был прав: в разоренном войной, обезлюдевшем
крае народ можно было привлечь только твердой зарплатой, механизацией, кормами для скота, которые даются