Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
Що я невеличка.
А я свойму миленькому
Як перепеличка!
Припевка разносилась звонко, как чистое серебро. “Вы слышали ее голос?” — вспомнил Ключарев и
вздохнул.
— Что, Саша, как думаешь: лучше на “победе” ехать пли пешком идти, как они?
— И на “зиме” не лучше, — честно отозвался шофер, тоже, вздыхая.
Я надену бело платье,
Полоса на полосу.
Что хотите говорите,
А я все перенесу!
В правлении сидели Снежко, бывший инструктор райкома, новый большанский председатель, подперев
голову ладонями, и счетовод Клава Борвинка — проверяли отчетность.
— Не знаю, когда Блищук находил время пить, мне даже спать некогда! — сказал Снежко после того, как
обрадованно, долго не выпуская, пожал руку Ключареву.
Секретарь райкома присел рядом, полистал толстую шнурованную книгу.
— Ну что, не очень боязно, Николай Григорьевич?
Клава Борвинка, разбитная и бойкая, как все большанки, тотчас отозвалась, стрельнув взглядом и на
Ключарева и па нового председателя:
— Чи мы такие страшные, товарищ секретарь?
Снежко только молча усмехнулся.
Николай Снежко был из тех людей, о которых на первый взгляд не скажешь ничего определенного: ну,
молодой, веселый, в компании не дурак выпить, дадут дело — не откажется, но добровольцем вперед не
полезет. Была у него фронтовая поговорка: “После нас не будет нас”, — и он совал ее всюду, к делу и не к делу:
то шутливо, то иронически, то бесшабашно.
Когда Ключарев случайно останавливал на нем взгляд, он привычно думал: “Ох, красив, черт!”, — но,
надо сказать правду, не очень вдумывался, что у Снежко там, за черными бровями…
В начале лета Снежко поехал в область хлопотать, чтобы прислали мелиоративный отряд в район. А дня
через два дал уже телеграмму из Минска: “Беру измором министерство. Шлите командировочные”.
Командировку пометили задним числом. Снежко вернулся в район с приятным известием: мелиораторы
выехали. А кроме того, привез накладные на отгруженные для Глубынь-Городка машины: кусторезы — два,
корчеватели — один, канавокопатели -два.
— Так и добивался: заместитель министра меня из кабинета выгонит, а я опять иду. “Ох, говорит,
проклятый городчук!” А я не отказываюсь: что ж, правда, городчук. Так и в командировке помечено: из
Глубынь-Городка.
Когда Блищука в Большанах на время заменил Грудик, Снежко первый сказал в райкоме:
— Нет, Грудик не потянет, Федор Адрианович. Того, что Блищук напутал, не распутает.
— Ну, так предлагай, кого вместо Грудика, — не очень ласково отозвался уставший Ключарев. — Может,
мне самому туда идти?
— Вам не надо.
— Тогда тебе? — и вдруг внимательно, будто впервые видя, посмотрел на Снежко.
Тот только шевельнул пушистыми бровями в ответ на этот испытующий взгляд.
— Если райком мне доверит, пойду в Большаны.
— Вот что, брат Николай Григорьевич, — сказал тогда (разговор этот происходил месяц назад) секретарь
райкома совсем уже другим тоном, — рабочий день кончился. Жена твоя не обидится, если пойдешь ко мне чай
пить? Кстати, расскажешь, как видел в областном городе Лобко. Был ведь у него?
— Был. Хочу тоже с осени, Федор Адрианович, в институт заочно поступать, как посоветуете? Леонтий
Иванович там политэкономию читает, обещал помочь на вступительных экзаменах.
— Меня что-то Леонтий Иванович еще не зовет к себе в институт, — ревниво проворчал Ключарев. —
Ну, вот тебе моя рука на доброе дело, учись! Будешь у нас по району первый председатель колхоза с высшим
образованием!
О том, что в Большаны приехал секретарь райкома, очень быстро узнали по селу, и, будто созывалось
какое-то собрание, комната набилась битком. Каждый входящий здоровался с Ключаревым степенно, за руку, и
улыбался во весь рот: его уже давно не видели!
Ключарев сел не за стол, а на подоконник, не снимая пальто. Белый шарф вокруг загорелой шеи придавал
ему вид легкий, праздничный, словно он только что вернулся из отпуска.
— Ну, ну, — говорил он, пуская вверх дым душистых привозных папирос, — что же вы тут за месяц
хорошего сделали?
Все заулыбались переглядываясь.
— Жито собрали и сдали госпоставки, канавы копаем, торф возим. Помогаем Лучесам бульбу копать.
Авансы выдали на трудодни… — Антон Семенчук загибал пальцы, крепкие и темные, как древесные корни.
— А еще? А еще?
— Сад садим, товарищ секретарь.
— Сколько га?
— Двенадцать.
— Да это большанцам по одному только яблочку в праздник! А если двадцать га? Вот, товарищи, все
правление налицо, давайте сразу и решим. На будущий год столько саженцев не получите, учтите: сейчас
многие колхозы не при деньгах, а потом станут побогаче. Ну, а вы и теперь миллионерщики, гроши у вас все-
таки есть.
Все засмеялись. Снежко хлопнул ладонью.
— Согласен! — сказал он, засверкав глазами. — Дадим еще две тысячи на сад!
— Так… Еще что нового?
Все старательно припоминали.
— Гараж будуем, свинарник.
— А новое, новое? Будуете-то вы давно.
— Канав богато накопали, — с гордостью повторил Антон Семенчук. — Хотим землю нашу по-хозяйски