Глубынь-городок. Заноза

Обухова Лидия Алексеевна

Маляр, наслаждаясь своей значимостью, почесывал щеки, жесткие, как сапожные щетки.

— Голубым? Можно. Трафарета только нет.

— А если просто ромбиками? Фон светлее, ромбик темнее. И так по всей панели.

Три пары рук вдохновенно зачертили по заляпанной стене, населяя ее воображаемыми линиями.

Школа стояла на пригорке, хорошо видимая отовсюду, такая, что действительно позавидует любой

областной город: двухэтажная, с сиреневой надписью на фронтоне, крытая светлым шифером. Раньше

ориентиром для пяти соседних деревень служила колокольня; теперь окрестные жители говорят:

— Братичи? А вон они, где белая школа!

По фасаду семнадцать окон. Утром, отражая молодое солнце, стекла горят так, словно там вывесили

красные флаги. Радостно идти в такую школу по сжатым полям, раскачивая на ходу полотняную сумку с

книжками! Радостно и обежать ее вокруг до первого звонка!

С тыльной стороны, защищенный от ветров стенами, буйно, густо разросся цветник. Пряный,

горьковатый запах поздних цветов отдавал камфарой. Росли тут розовые и пурпурные мальвы выше

человеческого роста, оранжевые ноготки, бархотки с мягкими венчиками. Но директор школы Соснин вовсе не

был доволен таким использованием школьной территории. Он водил по своим владениям Женю Вдовину,

которую только что привез из Городка, и хмурился.

— На будущую весну устроим здесь уголок юннатов, отдел “По родной Белоруссии”. Высадим все

травы, злаки и цветы, которые растут в нашей республике. А сколько есть позабытых полезных вещей! Вы,

конечно, видели здесь, на Полесье, домотканные покрывала? Так это же крапива, обыкновенная крапива, и она

дает такой яркий, нелиняющий зеленый цвет!

Их познакомил Василь Мороз на районном совещании учителей, куда пришла и Женя, оказавшаяся на ту

пору в Городке.

Она уже обжилась в районе. Городок стал для нее теперь только транзитным пунктом. Бывало так, что из

Грабуня, из самых топких лесных мест, ее подвозили клюквенники, и целый день она ехала в кузове, по колена

засыпанная твердой румяной ягодой. Она не зависела больше от начальственных “побед” и “газиков”: просто

садилась на крылечко райисполкома, на площади, где сливались все пять глубынь-городокских дорог, и ждала

попутных машин. Многие шоферы знали ее в лицо и, притормаживая, кричали из кабин:

— Может, с нами на Лучесы?

— Нет, в Дворцы. Спасибо!

— Что же вы знаете о районе, если не были в Братичах? — сказал с первых же слов Костя. И так как она

замешкалась с ответом, решил за нее сам.

— Поедете сейчас же со мной, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Ну да, на лошади.

Ничего, довезу. А чемодан можете оставить: вообще советую на будущее рюкзаком обзавестись.

Женя представляла себе Соснина по рассказам Василя, с которым подружилась еще в Большанах,

несколько иначе, но после этих слов тотчас уверилась, что нет, все в порядке, именно таким взъерошенным, с

возбужденно блестящими глазами, маленьким, быстроногим и надлежит ему быть!

Они проехали десять верст в тряской двуколке, и Женя сосредоточивала всю свою волю на том, чтоб не

вскрикивать и не хвататься за Костю при каждом ухабе.

Учебный год еще не начинался, но двор школы кипел детворой. Босые мальчишки и девочки с

серебряными сережками гремели заступами — рыли круговую канаву.

— Здесь будет Остров трудолюбивых, — пояснил мимоходом Костя.

Его тотчас окружили, и он, оставив Женю в стороне, начал отмерять расстояние, шагая по площадке.

— Осторожнее! — закричал вдруг он, живо оборачиваясь к ней. — Вы идете по Атлантическому океану.

И ребята тоже загалдели, радуясь ее изумлению, — конечно же, по Атлантическому океану.

— Не видите? Это плоскостная карта мира: вылеплен рельеф материков, их горы и реки. Сверху

зацементируем. А весной высадим растения, что откуда пошло, чтоб ребята знали. Городских ребят надо учить

работать, чтоб не росли белоручками, а здешних, вот в такой глуши, — мечтать! Так я понимаю

политехническое образование, — добавил он потише, для нее одной.

Переступая песчаные — не выше картофельной грядки — Гималаи под бдительными взорами

мальчишек, Женя в самом деле на какой-то момент почувствовала себя вдруг открывателем миров… “Что за

молодец этот Костя!” — искренне восхитилась она.

Энергично распахивая, двери, он провел ее по пустым классам, где в одном месте сидела, нахохлившись,

сова, а в сарае взад и вперед бегали, как маятники, лисята. Если позвать “лис, лис”, они шли на зов. Стеклянный

ящик, выложенный корой и елочками, стал зимним приютом муравейнику.

— Мы его выкопали в лесу, целиком, а весной перенесем на Остров трудолюбивых. Видите лампочки?

Это специальная батарейка. Потушишь свет, и они отправляются спать. Однажды я не был в Братичах два дня,

смотрю: муравьи прямо шатаются от истощения. “Кормили?” — спрашиваю. “Да”. Оказывается, двое суток

горел свет, и муравьи все работали. У них такой закон: отдыхать только ночью.

“Как здорово! — снова подумала Женя. — Земля для него будто шире, интереснее, заселеннее, чем для

каждого из нас…”

— Вы биолог? — спросила она.

— Философ, — отозвался Костя, немного погрустнев. Но это облачко слетело с него быстро.