Гнёт ее заботы
Шрифт:
Он взглянул на нее и увидел на ее лице тоже самое голодное отчаянное выражение, которое он знал, было на его собственном.
– Онимеет ко мне отношение, - сказала она. Ее голос был серым и безжизненным, но он почему-то был уверен, что она больше не была бездушным механизмом.
Он шел вперед, и женщина возле входа не сводила с него своих светящихся рептилоидных глаз, а затем, когда он, наконец, остановился в нескольких ярдах перед ней, она улыбнулась, обнажая нечеловеческие зубы.
– Ты потерял меня в Альпах,– прошипела она.
– Пригласи же меня обратно, и я полностью тебя исцелю, и ты сможешь обо всем позабыть.
Она протянула ему руку - рука это больше походила на украшенную самоцветами птичью лапу, чем на руку женщины, но он помнил, как нежно она скользила по его обнаженному телу четыре года назад - и сердце в груди заколотилось от страстного желания ее взять. Музыка рисовала арабески [276] внутри стремительного биения его сердца, и ему чудилось, он почти может вспомнить движения танца, столь древнего и естественного, что даже деревья и реки и бури включались в его стремительный бег.
276
Арабеска - музыкальная пьеса с причудливым мелодическим рисунком.
Европейское название орнамента, сложившегося в искусстве мусульманских стран. Построена по принципу бесконечного развития и ритмического повтора геометрических, растительных или животных мотивов, что создает впечатление насыщенного прихотливого узора.
Мгновение спустя Джозефина, покачиваясь, остановилась возле него, и мужчина обратился с ней, - Ты потеряла меня в Альпах. Пригласи же меня обратно, и я дополню тебя, и ты сможешь обо всем позабыть.
В музыке теперь зазвучали два мотива, словно золотые нити сплетаясь в яркий живой ковер. Казалось, что из звуков рождается невыразимо прекрасная песня, зовущая за собой, обещающая много большее.
По лицу Кроуфорда текли слезы - он не видел больше никакой надежды устоять перед ней. Четыре года он противился влечению, охватывающему его по ночам, и напивался до бесчувственного состояния, когда силы его иссякали. Все это время его терзали воспоминания, от которых она могла его избавить, и не раз он впадал в искушение позвать ее - и вот, наконец, она здесь, и он может отказаться от своей презренной личности и снова стать ее блаженным продолжением.
Вдалеке, сквозь музыку, ему почудилось, донеслось эхо резкого кашля; а затем, - Еще рано, - проскрежетала Джозефина подле него.
– Наверх - надо дать ему умереть.
Кроуфорд отстраненно подумал, что она говорит сама с собой, но когда он поднял руки навстречу слабо светящейся женщине, Джозефина отбила их вниз.
Музыка, что неслась вперед, немного ослабла.
Он с удивлением взглянул на нее.
– Умереть?Зачем?
Она беспомощно всплеснула руками.
– Из-за… из-за сестры, - сказала она. Казалось, упоминание о сестре далось ей с трудом, но затем слова полились из нее.
– Мы не можем позволить сестре умереть, только не еще раз. Мы должны освободиться, уплатить наши долги. И тогдавольны отправится в ад.
«У меня никогда не былосестры», - подумал он - а затем, впервые за долгое время, вспомнил лодку, погружающуюся в Морей-Ферт [277] , и руку брата, мечущуюся, взывающую о помощи, взывающую безответно, в беспощадных свирепых волнах.
Он подался назад и, хотя говорил с Джозефиной, его взгляд не отрывался от губ и таинственно мерцающих глаз стоящей перед ним женщины.
– Но они же мертвы!
– выкрикнул он.
– Что мы теперь можем с этим поделать? Только забыть.
277
Морей (Moray) - область на северо-востоке Шотландии. Северные районы области выходят на скалистое побережье залива Морей-Ферт (Moray Firth).
– Ничего, - ответила стоящая перед ним женщина. – Иди ко мне.Ее обнаженные груди отливали перламутром, словно покрытые тончайшей змеиной чешуей, и его тело пронзило дрожью от воспоминаний, как он сжимал ее податливое тело, и как она, словно холодные водяные струи, страстно обвивалась вокруг него. Музыка хлынула на них волной, с грохотом затапливая площадь, поднимаясь по ступеням к темному лесу, встающему стеной позади церкви.
– Спасем хотя бы эту, - прошептала Джозефина, и он снова не мог понять, к кому она обращалась, столь тихим был ее шепот.
– Сделаем то, что можем.
– Я… не могу. Кроуфорд шагнул вперед, протягивая руки к демонической женщине, собираясь снова пригласить ее, вернуть столь нужное ему блаженное забытье - музыка устремилась ввысь, приближаясь к развязке.
– Постой!– крикнула Джозефина, столь отчаянно, что он на мгновение застыл и оглянулся назад.
Ее рука метнулась к лицу и что-то нашаривала, тащила, и спустя миг он пораженно увидел, что она извлекла наружу фальшивый глаз. Она сунула его в рот и резко надкусила, и даже сквозь щеки заглушившие звук он услышал хруст стекла.
Затем Джозефина потащила его назад, обвила руками и принялась неистово целовать. Ее сухие губы раскрылись, пропуская его язык в рот, полный крови и осколков стекла и - немыслимо - толченого чеснока.
Фортепьяно заголосило.
Кроуфорд словно обезумел. Сдерживаемая долгие годы страсть, прорвала плотину и огненным потоком хлынула в кровь - он пылко отвечал на ее поцелуи, стискивая одной рукой слипшиеся от крови волосы на ее затылке, буквально вдавливая ее лицо в свое, а другой рукой крепко прижимая к себе ее бедра. Пистолетная пуля возле ее виска нагрелась под его пальцами, и он чувствовал, что пуля в его бедре тоже излучает тепло.
Десяток невыносимо долгих секунд они кружились на мостовой, терзая друг друга, пока отголоски последнего визгливого аккорда эхом метались меж зданий и улиц, затихая где-то в сумрачной глубине неба…
А затем вновь хлынул холодный ливень, и ночь утонула в нем, и когда Кроуфорд оторвал израненный рот от губ Джозефины, он увидел двух крупных змеев, грациозно, словно колибри, парящих в воздухе, с шелестом извивая свои длинные чешуйчатые хвосты. Музыка или замолкла или сделалась слишком тихой, и хитиновое жужжание размытых в воздухе крыльев вторило шелесту проливного дождя. Кроуфорд почувствовал источаемый змеями мускусный запах, смешивающийся с ароматом сухого вина, которым дышала промокшая улица.
Запах вызывал у него отвращение, и он понял, что, по крайней мере ненадолго, защищен от влечения к ламиям.
В наступившей тишине жужжание радужных крыльев запело музыкальные гаммы, а затем облеклось в слова.
– Чеснок в твоей крови, и серебро.
Нельзя было с уверенностью сказать, какое из парящих существ произнесло эти слова - может быть сразу оба - в унисон - все еще выводя свою ночную песню, хотя музыкальное сопровождение прекратилось.