Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
– Прошу извинить… Получил донесение от Мерзликнна, Просит вас вывести его дивизию на переформировку.
– Довоевался, Аника-воин… - Киноренко встал, подошел к карте.
– Село Могилевка расположено в лощине, его дивизия занимает выгодные позиции, господствует над немецкой обороной, а он губит напрасно людей и задачу никак не может выполнить… Ну, а что вы нам добавите о Мерзликине? Ведь вы же соседи.
– А что мне о нем говорить, товарищ генерал… Он сам сказал за себя…
– Жалеешь? Ну так бери часть полосы его обороны на себя.
–
Кипоренко повернулся к начальнику штаба.
– Оставшихся людей и технику из дивизии Мерзликина передайте Канашову. Как только придет противотанковая артиллерийская бригада - выделите один полк.
Канашов выслушал приказ без присущего ему огонька, который разжигал в нем немедленно жажду к действию, который тут же отражался, как в зеркале, в его сверкавших азартом глазах. И так дел по горло, а тут за чужие грехи расплачивайся…
– Ничего, Канашов, это дело временное. К весне наверняка подбросят свежих резервов, тогда передашь чужой участок.
«Знаю я, не первый раз, - думал Канашов.
– Есть такая русская пословица: «Кто везет, того и погоняют». Но что поделаешь? Надо спасать положение… А что опять новые трудности, заботы, так это мне не привыкать. И какая бы она была служба наша армейская, если бы все шло хорошо и стояло на месте. Со скуки пропадешь, да и чему в жизни научишься?».
– Вот так, - перебил его мысли Кипоренко.
– Не сведущие в наших делах люди прочтут сводку: «На фронте без перемен». Или: «Идут бои местного значения». И могут подумать, что у нас тут будто война приостановилась и все мы передышку делаем, отдыхаем… А на самом деле тревожная тишина на фронте. Нельзя ей верить. Противники готовятся скрытно к новой смертельной схватке, накапливают силы, ищут слабые, уязвимые места для ударов.
– Скорее бы весна наступала, - сказал начальник штаба.
– Весна может быть очень дружной, во всех отношениях, - подмигнул Кипоренко.
– Затишье всегда предвещало бурю. Как там в песне Языкова «Пловец» поется…
Генерал подошел к стоявшему на тумбочке проигрывателю, включил, и комната наполнилась мощной мелодией песни, в которой, казалось, шелестят морские волны. Он стоял, слушал и смотрел в окно, лицо его было задумчиво.
Будет буря, мы поспорим
И поборемся мы с ней…
Когда песня окончилась, Кипоренко с помолодевшими глазами сел снова за стол.
– Это в порядке отдыха. Нужна разрядка. Люблю, грешный, музыку Алябьева, Гурилева, а из поэтов-песенников Кольцова, Некрасова, Никитина. Сколько в их поэзии народной красоты и задушевности! И природу, батенька мой, видишь, как живую: цвета, запахи. А вы, Михаил Алексеевич, любите музыку?
– Люблю, но плохо в ней разбираюсь. Вот песни русские народные - эти мне по душе.
– И сами поете?
– Случается… Но мой голос больше для команд подходящий, а не для песен.
– А я вот, грешник, даже в опере мечтал петь. Да жаль, что не всегда исполняются наши желания.
2
Харии вошел в дом Аленцовой захмелевший и улыбающийся. Она только что пришла из медсанбата и готовила себе ужин. Он подышал на дорогой камень перстня и потер его о колено брюк.
– Вы меня обманули, милейшая.
– Ноздри его тонкого крючковатого носа с горбинкой то раздувались, то сужались, будто ему не хватало воздуха. Близко посаженные маленькие глаза светились.
– Вот уж никогда не ждал от вас… Чего это на вас лица нет?
– Простите, Семен Григорьевич, у меня была срочная операция. Привезли раненого в тяжелом состоянии.
– Понимаю, понимаю, милейшая. Конечно, в медсанбате, кроме вас - начальника санслужбы, не было врачей, а обещали прийти на день рождения… Вот видите, я не гордый, сам пришел к вам. Я человек постоянный и если уж люблю кого, то только раз и на всю жизнь.
Аленцова улыбнулась.
– Вот никогда бы не подумала, что вы, такой серьезный мужчина, и вдруг - любовь!
– Смейтесь! Ничего… Скоро сами убедитесь, что смеялись зря. Я умею любить, как не многие мужчины. Они без ума от вашей красоты, но не умеют ее ценить.
Она ничего не ответила, зная, что последнее время Харин что-то особенно усиленно ухаживал за Галей Рюковой - медицинской сестрой, которая ассистировала ей во время операций. Он обещал Гале, что женится на ней, задаривал ее. Аленцова любила эту скромную, застенчивую блондиночку. Несколько раз она собиралась поговорить с Галей о ее отношениях с Хариным. Но Галя, которая была всегда так откровенна и доверчива с ней во всем, никогда почему-то не вела разговора о Харине. И Аленцова не считала уместным начинать его самой. А вот с Хариным удобный случай выяснить, серьезные ли у него намерения или Галя просто очередная жертва его «любвеобильного сердца».
– Ну, раз зашли, именинник, садитесь ужинать.
Харин достал из шинели пол-литра водки, банку мясной тушенки, сгущенного молока, пачку галет и все выложил на стол.
– О, да у вас тут целый склад продуктов!
– Знайте: у Семена Григорьевича всегда все есть и все будет.
Он принялся раскрывать консервы.
Ужин прошел в молчании. Харин пил, ел и, не сводя глаз с Нины Александровны, ухмылялся. Аленцова была задумчивой и заметно усталой. Пригубив, она не стала пить. «Он пьян - видно, разговора о Гале не получится», - подумала она.
– Понимаю… Ваше высокое положение не позволяет… А ведь мы с вами на одной ступеньке. Даже я чуть повыше, но не в этом дело. Зачем такой напускной начальственный вид? Это вам не идет, поверьте. Вы больше выигрываете, когда вы такая, как есть, и прежде всего - обаятельная женщина. Как это у Сергея Есенина:
Вы помните, вы все, конечно, помните…
Он смолк и сидел, покачивая отяжелевшей головой.
– Вот черт его возьми, забыл…
Харин заметно хмелел. Он пододвинул табурет поближе и попытался обнять Аленцову за талию.