Голодная бездна Нью-Арка

Демина Карина

Не более чем все остальное. И это безумие, в отличие от собственного Мэйнфорда, он может проверить. Чем и займется.

— Ты, — он с некоторым сожалением выпустил Тельму. — Вызову машину. Отправляйся домой. Отдыхай. Завтра… не опаздывай.

— Я не опоздала, — она выдержала взгляд и подбородок вздернула. — Я в Архиве была.

— Все равно не опаздывай.

Начальник он или так?

…и почему про операции не понял не только он? Джаннер с его хваленым чутьем, с привычкой искать малейшую оплошность в работе полиции, почему

он это пропустил?

Из управления Мэйнфорд выбрался после десяти.

Было темно и пусто. Дождь в кои-то веки прекратился, но воздух был пропитан сыростью. Восточный ветер растянул над городом покрывало сероводородных облаков, и вонь их перебивала прочие запахи. Завтра по радио вновь объявят о внеочередном выбросе и о том, что последствия его ликвидированы.

Предприняты меры.

Установлены фильтры.

И наверное, где-то они и вправду предприняты и установлены, где-то в первом кольце, а может и вовсе на Острове с его идеально чистым воздухом. Но местный воздух, если и освободиться от сероводорода, то лишь затем, дабы пропитаться запахами бензина, угольной пыли и плесени.

Порой Мэйнфорду казалось, что город этот гнил заживо.

Он поднял воротник плаща, поежился — все же похолодало изрядно — и бодро зашагал по лужам. До стоянки было недалеко, и ныне прогулка эта радовала Мэйнфорда. Впрочем, радость его длилась ровным счетом до того момента, когда он увидел собственный «Плимут-верж», в тусклом свете единственного фонаря казавшийся черным, и женщину, усевшуюся перед ним.

Она устроилась на асфальте, и ее, казалось, вовсе не заботило, что асфальт этот мокр и грязен, что ныне холодно, а будет еще холодней. Она сидела, скрестив обнаженные ноги, и смуглая кожа ее блестела, словно покрытая лаком. Пожалуй, этот блеск — кожи и металла — роднил ее с автомобилем.

— Чем могу помочь? — вежливо поинтересовался Мэйнфорд, отчаянно надеясь, что Вестница явилась не по его душу.

Но нет.

Не повезло.

Вестница задрала голову, и влажные косы рассыпались по голым ее плечам. Рука, унизанная браслетами, коснулась шеи.

— Великая Провидица послала меня за тобой, — ее губы оставались неподвижны, а голос доносился со всех сторон. И Мэйнфорд поморщился: вот как-то никогда ему не были по душе подобные ярмарочные фокусы.

— Передай Великой Провидице, что я всенепременно загляну к ней на чай. Скажем, в ближайшую субботу…

— Великая Провидица, — Вестница поднялась на ноги одним текучим движением. Она сама была водой. Отчасти. — Сказала, что ты будешь упрямиться. Но если вдруг тебе захочется узнать, зачем нужны свирели, то ты придешь… ты сможешь задать и другие вопросы. Если, конечно, не побоишься.

Мэйнфорд тряхнул головой: он не мальчишка, которого надо брать на «слабо».

— И да… ее цена будет тебе по силам.

Ему даже показалось, что по губам Вестницы скользнула улыбка, но лишь на мгновенье.

Послушать?

Подчиниться?

Личное

приглашение — большая редкость. И многие желали бы оказаться на месте Мэйнфорда.

Отказаться?

Или все-таки рискнуть? В конце концов, что он теряет, кроме пары часов жизни?

— Хорошо… когда и куда ехать?

— Сейчас. Грин-роуд. Дом двадцать три. Вас будут ждать.

Она взмахнула руками, и браслеты на них зазвенели, и звук этот резкий заставил отшатнуться. Мигнул фонарь, почти погас, а когда все же свечение выровнялось, то оказалось, что Вестница ушла.

— Вот же… баба… — пробормотал Мэйнфорд, стряхивая с макушки ледяные капли, надо полагать, прощальный подарок.

До Грин-роуд он добрался быстро. Дороги по вечернему времени были приятно пусты, а узкие каналы мостов, соединявших Остров с остальным Нью-Арком, еще открыты. Урчал мотор. Свет фар разрезал темноту, и скатывался с глянцевой поверхности дороги, ложился бликами на черную воду залива. Остров завораживал. Сколько бы Мэйнфорд ни бывал здесь, а все равно не мог отрешиться от ощущения, что попадает не просто в другой округ — в другой мир.

Корона небоскребов в пылающем убранстве света.

Витрины.

Мостовые. И крохотные магазинчики, которые закрывались рано, ибо таков был изначальный порядок, но все одно их окна светились мягким желтым светом, будто приглашая заглянуть.

Статуи и парки.

Мягкая прохлада фонтанов.

И тишина, удивительная тишина, которую Мэйнфорд посмел нарушить. Редкие патрули оборачивались вслед его «Плимуту», слишком старому, невзрачному и грязному, а потому недостойному местных улиц.

Мэйнфорд свернул на тисовую аллею.

Она и вправду была зелена, даже ночью, поскольку на Острове не было принято экономить на освещении. И возле каждого растреклятого дерева, аккуратного, словно постовой у Сенаторского дома, стоял собственный фонарный столб с целым выводком огневых шаров.

Машину Мэйнфорд бросил у подъезда.

Поднялся по ступеням.

Коснулся дверного молотка, выполненного в виде бронзового человека, и дверь открылась.

— Вас ждут, — эта Вестница как две капли воды походила на ту, что передала послание, а может, и была тою самой. — Поднимайтесь.

И свечу протянула. Восковую.

Слабый огонек ее был слишком слаб, чтобы осветить весь холл. А холл, судя по эху, рожденному шагами, был слишком велик, чтобы со свечами возиться. И Мэйнфорд не мог отделаться от ощущения, что это — часть одного большого представления, разыгранного специально для него.

Он дошел до лестницы, мраморной и витой, естественно, выглядевшей впотьмах бесконечною.

— Тьфу ты… — на языке вертелись слова покрепче, но Мэйнфорд сдержался.

Раз уж явился в чужой дом, то вести себя следовало прилично. Это было не столько правилом, сколько проявлением здравого смысла.