Голое небо
Шрифт:
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЕСНЬ
Мы — одна стальная рука, подъятая в долгой борьбе, Мы — единый мускул, напряженный в железном усилии, Мы — одна мировая душа, грозовая победная, Зажженная огнем Гераклита. Мы растворились в плавильном море И в мерном вращении тяжелых машинных колес; Закаленные в бойнях и мощные, как рычаг Архимеда, Мы пришли зажигать мятежи на планете владык. Мы клянемся на стали Закона: мы будем Мессией, Мы избавим нашу планету от стонов и мук, Мы воздвигнем новый огромный и спаянный космос На обломках1918 г.
Не менее показательно стихотворение «Железный космос», в котором — при сохранении отмеченных выше особенностей «Железной песни» — Н. М. Максимов отдает дань «планетарным» размахам космистов.
ЖЕЛЕЗНЫЙ КОСМОС
Мы влюблены в железный космос, В суровые и жесткие слова, Нам дорог звук, тяжелый и громоздкий, Сверлящего упорно бурава. В ритмичности, как вечность монотонной, Рабочих дней проходит череда, И высятся из камня и бетона Построенные нами города. Вонзенные в развернутую пасть их Стальные ветви густо сплетены, И руки мачт, зажатые в запястьях, В далекие просторы взнесены. Из года в год, грузны и непроворны, Звенят тяжелые чугунные шаги, И сладостен поэту звук упорный О камни ударяемой кирки. И все, что слышим в отзвуках мгновений, В размеренном и четком стуке лет, Вновь повторится в мировом движенье И в ритмике несущихся планет.1918
Итак, характерной чертой этих ранних произведений Н. М. Максимова является его «космический» энтузиазм, проникновение пафосом революции, борьба с авторитарным миром и увлечение красотой техники и городской индустриальной культуры.
Но, наряду с этими «космическими» мотивами, в ранних стихах Н. М. Максимова встречаются и другие, иногда резко противоположные им. Эта новая линия намечается уже в стихотворении «Песнь будущего».
Будут глубже и глубже все вещи В грудь земную врастать и врастать, А тяжелые песни зловещей Над землею сурово звучать. Этим ритмам не будет предела, А земному тверденью границ. Станет камнем живущее тело, Камнем маски застывшие лиц. И тогда мудрецы и поэты Воспоют не улыбки, мечты, Только мощь отвердевшей планеты, Только праздник стальной красоты.1920
Грядущее рисуется поэту, как перерождение живого, плотского, человеческого в каменное, могучее, обладающее своеобразной суровой красотой, очевидно, уже пугающей его. И даже мудрецы и поэты (вероятно, го «Грядущих гуннов» Вал. Брюсова
— А мы, мудрецы и поэты…),
даже мудрецы и поэты — пишет он — воспоют не то, что воспевают поэты сейчас, или, что — может быть, должно воспевать, по его мнению, — «улыбки, мечты», но
Только мощь отвердевшей планеты, Только праздник стальной красоты.Здесь намечается уже, таким образом, некоторая линия расхождения и противоположения, ведущая к усилению у Н. М. Максимова черт индивидуализма, а в дальнейшем и эстетизма.
Этими двумя линиями — тяготением к слиянию с коллективом, человечеством, современностью, пролетариатом, с одной стороны, — и индивидуализмом, эстетизмом, уходом в прошлое и порою щеголянием своей политической реакционностью, с другой, — и характеризуется творческий путь Н. М. Максимова. Тематика его при всем ее разнообразии может быть сведена к двум основным стержням — личному началу и началу коллективному. Борьба между ними, возобладание то одного, то другого, постоянное мятение — вот, что составляет сущность поэзии Н. М. Максимова. И то обстоятельство, что стихов своих он не печатал, не делал их достоянием даже самых близких людей, имело громадное значение в том смысле, что произведения его были абсолютно искренни, не зависели ни от каких цензур, ни от каких посторонних воздействий, и представляют собой поэтому документы высокой идеологической ценности, как ни относиться к направлению ее.
При внимательном, систематическом и многократном чтении стихов Н. М. Максимова, с соблюдением — в возможных пределах — хронологической последовательности их написания, развитие поэтического пути покойного поэта предстает, как длинная извилистая линия борьбы между индивидуальным, индетерминированным и исторически— неизбежным, детерминированным, а поэтому желанным, хотя и не родным.
Этот антагонизм можно проследить шаг за шагом на всем протяжении десятилетней поэтической деятельности покойного Н. М. Максимова.
После «космических» стихотворений 1918 г., насыщенных энергией, бодростью и патетикой борьбы, уже в следующем году в его поэзии появляются настроения пессимистические, безнадежные. В 1920 г. эти настроения получают особенно сильное выражение в стихотворении «Смерть», представляющем картины Петрограда той эпохи, в частности полуразрушенных крытых рынков на Сенной площади и затонувших барок на Обводном канале:
Смерть
На Сенной пустынной и странной Высятся остовы мастодонтов: Люди с них брани железную шкуру И ломали, кромсали их мясо. А на Обводном канале — Все глубже и глубже в зловонную и мутную воду Погружаются гниющие баржи И черные торчащие доски, Словно ребра обглоданных разрухой чудовищ. Проходя по обезлюженным улицам, Я знаю только одну страшную мысль: Я знаю, что в темные волны, Все глубже и глубже, Как гниющие баржи на Обводном канале, Погрузятся и наши сознания.1920
Эти внешние впечатления поэта переплетаются с его личными настроениями. Вместо прежней бодрой и жизнерадостной энергии, проникающей стихотворения 1918 г., в его стихах последующих лет появляются глубоко-скорбные и мрачные мотивы. В стихотворении «Ма bougie s'eteint» (1919) не чувствуется еще надрыва личного характера, но перевод этого стихотворения, относящийся к 1920 г., говорит уже о глубоко-интимном страдании и душевной муке.
Свеча гаснет
Мне грустно, друг… Повсюду смерть. Взгляни: мой огонек был ярок, И вот лишь черненькая жердь Поддерживает весь огарок. Все счастье, видишь, сожжено, И смерть — одна лишь остается, Как вязко восковое дно Зелено-ржавого колодца. Но перед тем как умереть, Огонь скорбит о доле тленной, И к меди ластится, но медь Недосягаема, надменна. Еще вздохнул… В последний раз С последней мукой встрепенется… О, страшный миг! Сейчас, сейчас Он в бездне жадной захлебнется.1920
В стихотворениях 1920–1921 гг. личные мотивы начинают занимать все больше и больше места. Но, параллельно с этим, наряду со стихотворениями, посвященными теме — «я» — возникает, как антитеза ее, тема — «вы». Прежний «космический» коллективизм исчезает как будто без остатка. Н. М. Максимов настойчиво противополагает себя пролетариату, как исторической категории. В этом смысле особенно важны стихотворения 1922 г.
Ты мнишь
Ты мнишь, что я — отравленный отравой Развенчанной, ненужной красоты, Но думаю, что я имею право Хоть радоваться, что доволен ты. Самоуверенный, ты твердо знаешь Все то, чего не понимаю я, И ты без колебаний разрешаешь Все древние загадки бытия. Ах, твой удел — и мудрость, и геройство, Мой нежный друг и мой суровый враг, Но праздность, это — злое свойство Таких, как я: безумцев и гуляк.