Голоса надежды

Карюк Виктория

* * *

Осень столь ветрена и непокорна. Чуть неуклюжа и старомодна. Я ей — сестра, и в владеньях просторных Осени буду навеки свободной От обещаний, что, может быть, завтра, От обязательств и старых, ошибок. Звездного неба расчерчена карта, Дерзким созвездьям в подарок улыбок Я не оставлю… И в дымчатой пыли Уйти по тропинке, ведущей к рассвету. Осень — сестра моя! — помнишь, не мы ли С тобой причастились безумному ветру… И в завтрашних буднях, и в прошлом похмелье Мы не расстаемся, Осень, мы — сестры! — Вместе нам горечь испить и веселье, Вместе состариться, вместе поблекнуть… Осень —

доверчивым листьям кружиться, Падать под ноги и гибнуть, но все же Верить, что, может быть, не поленится Их подобрать одинокий прохожий…

* * *

Сорвется — главное! — кубарем вниз — В бездну прошедшего. Жизнь моя, ты — непутевый каприз, Песнь сумасшедшего. Но то, что сорвалось — вернется вновь Памятью — гордой и страждущей! Те, кто ушел — обрели любовь — Мою, жаждущую! Зато привычка — всегда смотреть вслед, В тень прошедшего лика. Не оттого ли осталась во тьме Воскресшая Эвридика?..

* * *

Мне не уснуть… Отчаянная ночь С бессонницей кружится в хороводе. И плачут заезды. Мне ли не помочь Им выбрать путь к изысканной свободе? Друзья, неловко потоптавшись у дверей, Отправятся привычною дорогой В уют домашних стен, где слово «верь» Отнюдь не означает веру в Бога… Седьмая пядь во лбу — всего лишь миф. Мне не уснуть… А в снах приходит мудрость. Вперед толкает камень свой Сизиф, А за окном уже чуть брезжит утро…

* * *

У моря — погоды… На тонком канате, Качаясь, запляшет безумный лунатик. Легко засмеется, рукою помашет. Подвинься… я тоже… мы вместе запляшем. У моря — погоды… А буря — в стакане — Клокочет и вновь сновидением манит. Но нет, я сегодня с безумьем венчаюсь, А также с твоим постоянством прощаюсь. Себя отдаю на распятие ветру, И с губ не сорвется: любимый мой, где ты?.. В губы улыбку вложу — я бесстрашна, И ночь никогда не станет вчерашней. Ночь — это круг, пусть же день не настанет, Пусть вечность бушует, как буря в стакане. У моря — погоды… На тонком канате Я лихо танцую — безумный лунатик…

* * *

Мы выбираем тех, кто выбрал нас. Глаза завязаны, и голова кружится, Рука — наощупь — на руку ложится. Как хорошо, твоих не видеть глаз. Ну, а потом — за чинною беседой — Зевать в сторонку и устало ждать, Когда наступит час ложиться спать, И ты уйдешь, уверенный в победе. А ночью мысли — призрачно–легки, Душа с безумьем вальс танцует плавный, И кажется столь дерзкой и забавной. …Рука хранит тепло твоей руки… И выбор остается за спиной, И слово «да» звучит так своевольно, Даря обман, зовущийся любовью. Я выбрала — орешек был пустой…

* * *

Скажи мне: стрекоза, и я расправлю крылья. Нас разделит тоска стеклянною стеной. Но я вспорхну в свой мир без всякого усилья. Ты потеряешь власть, власть надо мной. Скажи мне, муравей, что ветреность предвзята. Прозрачное крыло, волшебные глаза. Безветрие претит, я не страшусь расплаты, Я не вернусь к тебе, к тебе назад. Останешься внизу, ты — труженик–прагматик, Свобода — мой покой, свобода до конца. А твой удел — вы! — лишь бормотать мне: хватит, Лишь заклинать: вернись, вернись — но я лица Коснусь тебе крылом и растворюсь в пространстве Прощай, мой муравей! Там — впереди — дожди, Там осень — мой порог, предел непостоянства, Я стала стрекозой — не жди меня, не жди…

* * *

А потом все пройдет… Под истошное пение

ветра Нить судьбы аккуратно смотаю в изящный клубок, И беспечной блудницей отправлюсь по белому свету Прожигать свои дни в бесконечных развилках дорог. Отодвинув в сторонку условность привычных устоет Назову себя чертиком в юбке, а что мне терять? Пониманье граничит с презреньем — мир так устроен, Я люблю презирать, но — увы! — не люблю понимать. У тоски — цвет дождя. В лужах стонут промокшие листья, В лужах звездочки тают, случайно сорвавшись с небес. Я рисую любовь слишком грубой, малярною кистью. А в душе зло хохочет, глумится назойливый бес. А клубочек судьбы не подвластен ни лести, ни плачу. Мне прогулки по лезвию бритвы дороже всего. Я рисую любовь — изможденной, усталою клячей. …Жаль, что ты, посмотрев на портрет, не поймешь ничего…

* * *

Слезинки на оранжевых ресницах — Мой изыск переходит в нервный срыв. Вокруг меня так фрагментарны лица, Я изучаю правила игры, Предложенной неведомым искусом, И шею обжигает нитка бус. Печаль, мой друг, столь приторна по вкусу. Не знаешь? — так попробуй же на вкус. Прильни губами, жадными до ласки, К бездонной чаще ветренных утех. Я — стрекозой — к тебе вспорхну из сказки Своей мечты. Ее названье — грех. Ее развязка — пыльная тропинка, ведущая в безмолвие ночи. Что, приторны на вкус мои слезинки? Не отвечай, молчи, молчи, молчи...

Сергей КВИТКО

ЛЕБЕДИ, ИЛИ ДВОЙНАЯ БАЛЛАДА О ТАЛАНТЕ

Льву Аврясову

1.

Художник поседел, как лунь, и слег, Не написав единственной картины, Покрылся пеплом взгляда уголек, Стал «римский» нос напоминать утиный, Стал горб расти, а на сердце — скулеж: Жена ушла и продала палитру, Сказала: «Напоследок слезы вытру Твоим безумьем, проданным за грош!» Что думал, глядя в пыльное окно И пролежень скребя на ягодице? Что небо пусто, точно полотно. Что хорошо б на этом небе — птицу. Подслеповато щурился на холст И подводил последние итоги, А вот и Смерть предстала в полный рост, Тогда и он, качаясь, встал на ноги. И, воровато глядя на косу, Крадя (мое, возможно, даже) время, Черкал за полосою полосу, Согбенной музы голосочку внемля, Мечту писал, и нерв плясал в виске… Косой отбрили и решили: «Буде…» И, конвульсивно дернувшись, как студень, Он рухнул. Уголь хрустнул в кулаке. И отлетела грешная душа… Не голубком в библейской паутине То БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ крылья неспеша Расправил, вылетая из картины.

2.

Художнику осточертел апломб Музейных муз, блеск нищих вернисажей — Он славу перерос свою и лоб Разбил о поиск стилей и типажей. В его душе свила гнездо тоска, Сердца людские в дар он брал с опаской И до того дошел, что весь каскад Палитры заменил ночною краской. Но женщина ворвалась в мир его, Июлем мастерскую опалило… Рукой, не рисовавшей ничего, Рукой, которая лишь все чернила, Вновь на подрамник ставит белый холст, И кисть — копье в деснице Дон Кихота: Вот серый сад, над Черной речкой — мост, И — ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ посреди полета. Создал. Позвал. Любимая вошла. Прими, душа, что я создал, разрушив!.. И свистнули два траурных крыла. И черный клюв пробил навылет душу.