Голубой Лабиринт
Шрифт:
– Сорок пять швейцарских франков.
– Сорок пять швейцарских франков, - по-прежнему преграждая путь мужчине, американец полез в карман пиджака и с наглой медлительностью достал бумажник и отсчитал деньги.
– Я не могу взять деньги, месье, - сказал полицейский. – Вы должны пойти в …
Внезапно, американец яростно начал рвать купюры. Сначала пополам, потом еще раз пополам, потом снова и снова, пока ничего не осталось, кроме крошечных квадратиков. Он бросил их в воздух, как конфетти, так, что они упали на фуражку и плечи полицейского. Гэблер смотрел на это, разинув рот. Прохожие и люди на террасе были также поражены странным зрелищем.
– Месье, - сказал офицер, с краснеющим лицом. – Вы явно в состоянии алкогольного опьянения. Я прошу вас не садиться за руль, или…
– Или что? – сказал американец презрительно. – Выпишете мне штраф, за мусор, в состоянии опьянения? Смотрите, сэр, я перейду улицу прямо здесь. Потом вы можете выписать мне штраф за переход дороги в состоянии опьянения. Но нет, дайте угадать, у вас нет полномочий, для таких штрафов! Для этого ведь нужен будет настоящий полицейский. Как грустно за вас! Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!
Собрав все свое достоинство, пухлый офицер достал сотовый телефон и стал набирать номер. Американец, увидев это, резко изменил свое внезапно возникшее мелодратаматическое настроение, снова полез в карман пиджака, на этот раз, вытаскивая другой бумажник. Гэблер увидел в нем изображение, напоминающее щит. Он быстро показал его полицейскому, потом сунул бумажник обратно в карман.
Сразу же манеры офицера изменились. Напыщенность, официоз и бюрократическое поведение прекратилось. – Сэр, - сказал он. – Надо было вам сразу сказать. Если бы я знал, что вы здесь по делам, я бы не стал выписывать штраф. Однако, это не оправдывает…
Американец наклонился к маленькому полицейскому: - Вы не поняли. Я здесь неофициально. Я всего лишь путешественник, который остановился выпить на посошок по дороге в аэропорт.
Офицер покачал головой и отошел. Он повернулся к Ламборджини и штрафной квитанции, которая медленно покачивалась на ветру, который дул на Place du Cirque. – Позвольте мне, месье, убрать квитанцию, но я должен попросить вас…
– Не убирайте ее! – рявкнул американец. – Не трогайте!
Офицер повернулся, теперь основательно напуганный и растерянный: «Месье? Я не понимаю».
– Не понимаете? – отозвался голос, который становился холоднее с каждым словом. – Тогда позвольте мне объяснить это в терминах, которые, я надеюсь, будут понятны даже людям с жалкими умственными способностями! Я решил, что хочу оставить этот штраф, Гудман Лизоблюд! Я собираюсь оспорить этот штраф в суде! И, если я не ошибаюсь, это значит, что вы тоже должны будете явиться в суд. Мне доставит огромное удовольствие указать судье, адвокатам и всем остальным собравшимся, на то, какая же вы позорная человеческая тень! Тень? Я преувеличиваю! Тень, по крайней мере, может быть выше, намного выше! Но вы – лилипут, засохший телячий язык, прыщ на заднице человечества! – Внезапным движением, американец сбил с полицейского фуражку. – Посмотрите на себя! Вам же все шестьдесят лет! И вы все еще здесь, до сих пор выписываете штрафы за парковку, точно так же, как и десять лет назад, и двадцать лет назад, и тридцать лет назад! Вы, наверно, прекрасно работаете, так необыкновенно эффективно, что ваше начальство просто не смеет повышать вас! Отдаю честь вашей удивительной, всеобъемлемой пресности! Человек – это просто шедевр, в самом деле! И все же, я чувствую, вы не совсем довольны вашим положением – тот алкогольных дух, который я явно чувствую от вас, намекает на то, что вы частенько выпиваете. Будете отрицать это? Полагаю, нет! И вашей жене это не особо нравится. О, я вижу в ваших затравленных чертах лица, ваше издевательское чванство, которое, однако, пропадает перед тем, кто сильнее вас, настоящий Уолтер Митти! Ну, а если вас утешит, я могу, по крайней мере, предсказать, что будет написано на вашем надгробии: С вас сорок пять франков! Теперь, будьте добры, отойдите от моей машины, и я просто пойду в ближайший полицейский участок, чтобы… чтобы…
Во время этой тирады, лицо американца потускнело, стало потерянным, осунувшмся и серым. На висках появились капли пота. Он запнулся, провел ладонью по лбу; помахал рукой перед носом, как будто отмахивался от какого-то запаха. Гэблер заметил, что все кафе, даже вся улица замолчала, наблюдая за разыгрывавшейся перед ними странной драмой. Человек этот был или пьян или под наркотиками. Теперь он двинулся нетвердой походкой в сторону Ламборджини, офицер быстро отступил перед ним. Американец потянулся к дверной ручке, попытался схватить ее слепым, размахивающим движением – и промахнулся. Он шагнул вперед, качнулся, удержался на ногах, снова покачнулся, а затем рухнул на тротуар. Кто-то закричал о помощи, некоторые встали из-за своих столов. Гэблер тоже вскочил, опрокинув стул. К его удивлению и ужасу, он даже не понял, что только что пролил свой наполовину полный стакан Pflumli на штанину своих хорошо отутюженных брюк.
Глава 45
Лейтенант Питер Англер сидел за столом своего кабинета в двадцать шестом участке. Все толстые пачки документов были раздвинуты по четырем углам стола, а центр он оставил пустым за исключением трех предметов: серебряной монеты, куска дерева, и пули.
В каждом расследовании наступало время, когда Англер чувствовал, что события достигли переломного момента. На случай именно таких моментов у него был маленький ритуал, который он всегда проводил: из запертого ящика стола он доставал эти три реликвии и по очереди рассматривал их. Каждая, по-своему, стала важной вехой в его жизни – так же, как и на службе каждое раскрытое им дело становилось своего рода его собственной вехой в миниатюре – и он, с удовольствием размышлял об их значимости.
В первую очередь он поднял монету. Это был старый Римский динарий, отчеканенный в 37 году нашей эры, с Калигулой на лицевой стороне монеты и с Агриппиной Старшей на обороте. Англер приобрел эту монету после того, как его диссертация об императоре – медицинский и психологический анализ преобразований внесенных Калигулой под действием его тяжелого заболевания, и роль недуга в его превращении из относительно доброго правителя в безумного тирана – выиграла первый приз премии Брауна в выпускном классе. Монета была очень дорогой, но почему-то он чувствовал, что просто обязан владеть ею.
Положив монету на стол, он поднял кусок дерева. Изначально кривой и грубый, он сам отшлифовал и сгладил его, пока тот не стал по размерам едва ли больше, чем карандаш, потом Англер залакировал его так, чтобы он ярко блестел при офисном освещении. Кусок был частью первой великовозрастной секвойи, которую он, в качестве экологического активиста во времена своей юности, спас от лесозаготовительных компаний. Он оставался на верхнем ярусе дерева почти три недели, до тех пор, пока лесорубы, наконец-то сдавшись, переехали на другое место. Когда он спустился с дерева, то отломал небольшую сухую ветку на память о победе.
Наконец, он потянулся к пуле. Она был согнута и деформирована от удара о его левую голень. Он никогда не обсуждал на работе или вне нее, тот факт, что он получил ранение; никогда не носил или не демонстрировал Полицейский Боевой Крест, который он получил за проявленный героизм. Несколько человек, работающих с ним, даже не знали, что он был ранен при исполнении служебных обязанностей. Это не имело значения. Англер повертел пулю в руках, потом опустил ее на рабочий стол. Он сам знал, и этого было более чем достаточно.