Голубые рельсы
Шрифт:
Только теперь девчата засмеялись:
— Ну и ухажер у тебя, Марийка!
Засмеялась и Марийка. Она на ходу обернулась, посмотрела на Тольку и повертела около виска пальцем. Толька остановился и сказал:
— А я ведь подобных оскорблений не прощаю.
— Иди, хлопец, иди и лечись.
— Чао! В смысле покедова.
Девушки вошли в вагончики. Зажглись окна с белыми занавесками. Марийка скрылась в вагончике номер одиннадцать.
Один Толька чувствовал себя в очень глупом положении — зачем понадобилась идиотская шутка с рожком? — а другой подумывал, что бы устроить Марийке за жест пальцем возле виска.
Он походил возле освещенных вагончиков. Галдеж, смех. Новоселы устраивались весело. В центре поселка, между телеграфными столбами, ребята-украинцы натягивали плакат. На алой материи — торопливая вязь белых, еще не просохших букв: «МИСЯЧНЕ МИСТЕЧКО ВИТАЕ ВАС!» Толька спросил у хлопца, как это перевести. Оказалось: «Поселок Лунный приветствует вас!»
— А почему Лунный?
— Чи ослип? Луна светит, потому и Лунный.
Он вернулся к вагончику номер одиннадцать, постоял там в нерешительности. Через некоторое время дверь открылась, и из вагончика с электрическим чайником в руке вышла Марийка. Она переоделась. Вместо стандартной формы бойца строительного отряда на ней было белое платье, вышитое красной и золотой нитью в национальном стиле, талию туго стягивал широкий пояс, тоже вышитый. Она глянула на Тольку и прыснула, пружинисто вздрогнув смоляными и жесткими кольцами волос.
— Что вы, интересуюсь, ржете?
— Та наши дивчины всё гадают: нормальный ты или ненормальный?
— Раз говорят, значит, неравнодушны… — Толька дотронулся до Марийкиной головы: — Ишь чернота какая! Небось не украинка, а турчанка.
Марийка — хлоп ему по руке.
— Украинка чистых кровей, по батюшке Богдановна, по фамилии Гайдук.
— Я это к тому, что в моем вкусе блондинки.
— Ну, опять понес!.. Помоги-ка лучше налить.
Она подставила чайник, и Толька налил из ведра воды.
— Хочешь варенья? Из украинской вишни, из-под Ивано-Франковска. С гвоздем проглотишь! Мне мама столько в дорогу надавала…
— Ага. И галушек в сметане прихвати.
— Я сюда вынесу, а то у нас девочка уже легла. Сейчас и чай будет.
Толька присел на пороге, усмехнулся. По привычке он ожидал, что девчата его погонят в три шеи, а тут вдруг чай с вареньем. Странные эти украинки…
Марийка вынесла три табурета, на один из них вместо скатерти постелила чистый рушник.
— Может, не надо?.. — засовестился было Толька.
— У нас на селе такой обычай: гостя первым делом чаем напоить.
— Я тебе отплачу: в субботу рябчиков принесу. Их тут что воробьев.
Потом они сидели и пили чай с вишневым вареньем. По-русски Марийка говорила чисто, но «ге» она произносила по-украински, очень мягко. Это тоже нравилось ему. Пили чай, переговаривались:
— А что в Дивном будешь делать?
— Поварихой в столовке. Я ведь только-только кулинарное училище закончила.
— Хорошее дело. Вкусно поесть каждому хочется, особенно после смены. До Всесоюзного отряда у нас горе-повара были, самоучки. А я путеукладчиком работаю. Рельсы в Ардек тянем. Нынче тринадцатый километр добили. Ничего работа, нравится. Труд свой видишь: со смены едешь по рельсам, которые сам уложил.
— А я так боялась, что меня сюда не направят! Ведь отбор на БАМ очень строгий. Кое-кто говорил, пусть, мол, подрастет…
Так они сидели и говорили. Толька становился самим собою… Наконец он взглянул на часы и поднялся: шел второй час ночи.
— Пойду, а то завтра на смене вареной курицей буду.
— Ой! Заболталась, дурища, и не подумала… Мы ведь до сих пор по украинскому времени живем, а там всего пять часов вечера.
— Приходи на танцы, а? Спляшем. Я в клубе каждый день ошиваюсь.
— Как-нибудь загляну, — ответила Марийка.
Когда Толька добрался до своего старенького дощатого вагончика, поселок погрузился в лунную синь, лишь ярко светилось огнями Мисячне мистечко. Над Дивным уже высоко в яркозвездном небе плыла огромная желто-красная луна.
Он поднялся в тамбур, прикрыл дверь, за которой спали Каштан и Эрнест, и долго изучал в большом осколке зеркала свое лицо. Никогда так внимательно не рассматривал он себя. Ему вдруг понравилось выражение собственных глаз. Неглупое выражение. А если поднять правую бровь, даже значительное. Так, с поднятой бровью, входя в избранную им роль, он сказал вслух: «А она недурна. Оччень недурна!» — и направился к своей койке. И лишь когда положил, по детской привычке, обе ладони под щеку, засыпая, вдруг вспомнил: забыл прокудахтать в рожок соседушкам, которые опять жаловались на него начальству. Ах, досада! Ну, да ладно. Завтра успеется. Или послезавтра. Ведь впереди много-много дней…
VIII
Дмитрий приехал к путеукладчику под конец смены. Следом за ним из «газика» вылез седой мужчина с прямоугольником орденских планок на лацкане пиджака.
Они поздоровались с путеукладчиками.
Седой мужчина оказался директором огромного леспромхоза, который находился на двадцать седьмом километре трассы Дивный — Ардек.
— На пять минут присядем, парни, — предложил путеукладчикам Дмитрий. Вид у него был озабоченный.
Все отошли от грохочущего путеукладчика, сели на гравий, отмахиваясь от мошки.
— В двух словах суть дела, — без предисловий начал Дмитрий. — Товарищи из леспромхоза обратились к бамовцам за помощью. Они в трудном положении: острая нехватка рабочих рук, вызванная очередными летними отпусками и отпусками в связи с подготовкой и поступлением в институты, очередным призывом в армию. Да и вообще у них, как везде на Дальнем Востоке, нехватка рабочих. Лесовозами материал не успевают вывозить, на складах лежат тысячи кубометров ценнейшей древесины. Леспромхозовцам мы, разумеется, решили помочь — в Советской стране живем. Есть два выхода: первый — с ущербом для стройки снять с Дивного рабочих и на время передать их леспромхозу; второй — попросить вашу бригаду работать в две смены, приложить все силы для того, чтобы в наикратчайший срок протянуть ветку к леспромхозу.
— Древесину мы сначала везем три десятка километров по разбитой таежной дороге до Транссибирской магистрали, затем перегружаем на товарняки, — сказал директор леспромхоза. — Когда рельсы прибегут к нам, древесину начнут грузить прямо на платформы. Не говоря уж о выходе из создавшегося тупика, высвободятся сотни лесовозов, тысячи грузчиков, шоферов.
— Какой срок даете?
— Три недели… Надо, парни.
Даже бригадир присвистнул. В Сибири им частенько говорили это самое «надо», и все они знали, что оно означает. Работа с рассвета до темноты. Когда ночью снятся шпалы, а в ушах все стоит грохот путеукладчика.