Голый конунг. Норманнизм как диагноз
Шрифт:
Сегодня норманнисты, или так и не разобравшись в норманнистской подоплеке «советского антинорманнизма» (что показывает их профнепригодность даже в выявлении явного и простого), или специально вводя научную общественность в очередное принципиальное заблуждение, позволяющее им выставлять себя в качестве страдальцев и жертв за великую-превеликую «Нормандскую правду» («Великую Швецию»), героически отстаиваемую ими в тоталитарном обществе, преподносят его как антинорманнизм истинный и клеймят его как «воинствующий», «примитивный», «ультрапатриотический» (Е.В. Пчелов), «политический, патриотический» (А.С. Кан) [311] .
311
Пчелов Е.В. Легендарная и начальная генеалогия Рюриковичей // Летопись Историко-родословного общества в Москве. Вып. 2 (46). М., 1994.
Также и Клейн не видит, что «советский антинорманнизм» был антинорманнизмом только на словах (хотя судят не по словам) и его антиподом по сути, объясняет непонятливому «ультра-патриоту» Фомину, зачисляющему «в норманнисты даже тех, чьи вклады всегда относили к антинорманнистским», что антинорманнистами были Д.С. Лихачев (и это с его «Скандославией» вместо Руси!), В.В. Мавродин, признававший скандинавское происхождение династии русских князей и варягов норманнами, Д.А. Авдусин, считавший лишь часть гнездовских погребений скандинавскими, что последний (и лишь только по той причине, что мало видел, к очень большому недовольству Клейна, норманнов в Гнездове) и некоторые другие советские ученые выступали «с позиции крайнего антинорманизма» [312] .
312
Клейн Л.С. Спор о варягах. С. 9, 107, 207, 216–217.
Но так он говорит еще и потому, чтобы показать «эпохальную» значимость «дискуссии» 1965 г., которая состоялась между ним и, как он его именует, «антинорманистом» и даже «несомненным лидером в отстаивании антинорманистской концепции» Шаскольским, и которая свелась, как я отмечал в 2010 г., «к выяснению вопроса, лишившего сна всю советскую историко-археологическую науку: много или мало норманнов было на Руси». Вот и вся их пустопорожняя дискуссия, при которой «норманизм остается все тем же норманизмом, независимо от того, сколько норманнов окажется, по воле Шаскольского или Клейна, в Восточной Европе: мало или много…» [313] .
313
Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов. С. 364–367.
Только в этой «дискуссии», которую Клейн высокопарно именует «Норманской баталией», «Варяжской баталией», третьей схваткой «антинорманизма с норманизмом за два века» (после Ломоносова и Миллера, Костомарова и Погодина), причем по напряжению она была, по его скромному заключению, «самой острой», изображает себя победителем. Конечно, великим, раз на Руси норманнов стало, по его решению, больше, чем думал Шаскольский, и в 1970 г. это «больше» было представлено в процентах. Внушительных и гипнотизирующих научную мысль. И тут же ее убивающих.
Но Шаскольский не был, конечно, антинорманнистом (хотя он и критиковал и довольно дельно особенно одиозные положения норманнизма, которые все же не мог принять «советский антинорманнизм», например идею о скандинавской природе имени «Русь»). Как не были антинорманнистами ни Лихачев, ни Мавродин, ни Авдусин. Не был антинорманнистом и, по оценке Клейна, «националист» и «ультра-патриот» академик Б.А. Рыбаков. Рыбаков, что весьма характеризует его как «советского антинорманниста», утверждал в 1962 г., что в истории Руси существовал «норманский период», охватывающий 882–912 годы. При этом лишь говоря, что буржуазные историки «излишне преувеличивали» рамки данного периода, растягивая его на несколько столетий, что княжение норманнского конунга Олега Вещего в Киеве есть «незначительный и недолговременный эпизод, излишне раздутый некоторыми проваряжскими летописцами и позднейшими историками-норманнистами», что количество скандинавских воинов, постоянно живших в русских пределах, «было очень невелико и исчислялось десятками или сотнями» и что историческая роль варягов-норманнов «была ничтожна», даже «несравненно меньше, чем роль печенегов и половцев…» [314] .
314
Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории IX – середины XIII века // ВИ. 1962. С. 36–38; его же. Киевская Русь // История СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Т. 1. М., 1966. С. 488–491.
Что и отличало «советского антинорманниста»
315
Погодин М.П. Исследования… Норманский период. Т. 3. С. 545; его же. Норманский период русской истории. М., 1859. С. 70, 76, 105, 107, 139, 144, 150.
Также по-прежнему жил-поживал в советской науке норманнизм, освященный марксизмом и называемый «советским антинорманнизмом». Жил-поживал, да «добра наживал», т. е. очень серьезно укреплял норманнистские взгляды в науке, в вузовском и школьном образовании и вместе с тем сильнейшим образом дискредитировал истинный антинорманнизм – и антинорманнизм интернациональный – немцев Претория, Томаса, Бэра, Эверса, русских Ломоносова, Гедеонова, Иловайского, Забелина, еврея Хвольсона.
Дискредитировал и ввел в глубочайшее заблуждение несколько поколений ученых СССР, много сил, времени и ума потративших на борьбу с ветряными мельницами, укрепляя тем самым норманнизм. Который им сейчас мелко мстит, потому как не мог в полный голос говорить, надо было все же приглушать звук, о своих разлюбезных и вездесущих норманнах.
Но норманнист Клейн говорит, что «норманизма нет! Вот этого потрясения антинорманисты страшатся пуще ада. Поэтому они готовы спорить бесконечно и никогда не признают правоты оппонентов ни в чем». Клейн – есть великий мастер говорить что угодно по любой, наверное, теме. И если нет норманнизма, то это значит, что нет и Клейна. Но если есть он, значит, есть и норманнизм. В этом Клейн может убедиться, чтобы окончательно не впасть в «бесконечное» отчаяние, которое неумолимо приведет его к признанию правоты антинорманнистов, посмотрев в зеркало. К тому же, если есть антинорманнисты, за потрясение которых он так переживает, то есть, получается, и норманнисты. Как есть антиподы, например, демократы и антидемократы, фашисты и антифашисты. Однако послушаем, что думают насчет норманнизма его единомышленники.
В 1997 г. А.А. Хлевов, ученик археолога В.А. Булкина, а тот, в свою очередь, ученик Клейна, провозгласил победу «взвешенного и объективного норманизма…», состоявшуюся благодаря борьбе «ленинградской школы скандинавистов за объективизацию подхода к проблеме и «реабилитацию» скандинавов в ранней русской истории». Причем переломный пункт этой борьбы научный «внук» Клейна видит в дискуссии 1965 г., когда лидеры «пронорманской партии» Клейн и его ученики Лебедев, Назаренко и другие «сдвинули научный спор с «точки замерзания», придав ему тот импульс, который определил дальнейшее направление поиска исторической истины». В 1999 г. А.С. Кан сообщил коллегам, наверное, для того, чтобы они перестали именовать себя по въевшейся привычке «антинорманистами», что в российскую науку пришел «научный, т. е. умеренный, норманизм» [316] .
316
Хлевов А.А. Указ. соч. С. 69, 91; Кан А.С. Указ. соч. С. 50.
Итак, норманнизм имеет место быть. А вот признать его существование страшится именно Клейн, потому как слишком явен его абсурд. Вот почему он и пытаются выдать норманизм за науку, с которой не согласны – что с них взять! – обиженные за поруганную славянскую честь «ультра-патриоты» и «националисты» (а то и того хуже!). И выдать для того, чтобы другие, кто страшится быть объявленным вне «науки» агрессивным и весьма влиятельным норманнистским «научным сообществом», с представителями которого регулярно встречаются президенты России, прилетают к ним на раскопки на вертолете и даже под их давлением подписывают указ о праздновании в 2012 г. 1150-летия зарождения российской государственности, кто боится с команды этого сообщества подвергнуться оскорблениям и хамству в Интернете со стороны интеллектуально импотентной шантрапы типа «верходуровых-лебедевых» с их ярко выраженным комплексом неполноценности (потому как ничего в науке они не сказали и никогда не скажут, отсюда их злоба), приняли этот абсурд, чтобы легче жить, в качестве «исторической истины».