Голый конунг. Норманнизм как диагноз
Шрифт:
Однако следует все же дух перевести от всех этих «нормандских» гисторий и россказней, покоящихся на мнениях самозваных варягов (лжеварягов) – скандинавских археологов и лингвистов. И сказать следующее.
Если все было так, как уверяют норманисты, сильно гневаясь против «ультра-патриотов» с их станиславским «Не верю!» в адрес «картин, лишенных тенденциозности», «Восточно-Европейской Нормандии» и «Нормандии» Новгородской, специально удаляющих из истории и исторического сознания Русь, в адрес придуманной, по «данным археологии», норманнской «истории территории, на которой сейчас находится Россия», в адрес «симбиоза» Скандинавии и Руси и «славяно-скандинавского синтеза», кто-то же должен был из этих десятков и сотен тысяч шведов запечатлеть в сагах, ну хотя бы в двух-трех, в одной, на худой уж самый конец, столь грандиозное (а такое, конечно, из памяти не стирается бесследно, как остались в памяти скандинавов их действия в Западной Европе) столпотворение «несметных полчищ» своих соплеменников в IX–X вв. на Руси, в Причерноморье, в Прикаспии. И должен был также отразить и, несомненно, в каких-то очень важных деталях их многочисленные и широкомасштабные деяния и подвиги среди восточных славян, яркие походы на Византию и Хазарию (а военная тема – одна из самых излюбленных тем скальдики, основной вид
291
Глазырина Г.В. Alaborg «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна». К истории русского Севера // Древнейшие государства на территории СССР (ДГ). Материалы и исследования. 1983 г. М., 1984. С. 205; Глазырина Г.В., Джаксон Т.Н. Древнерусские города в древнескандинавской письменности // Тезисы докладов советской делегации на V Международном конгрессе славянской археологии (Киев, сентябрь 1985 г.). М., 1985. С. 124; Мельникова Е.А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности // Новгородский край: Материалы научной конференции. Л., 1984. С. 129; Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учебное пособие для студентов вузов. С. 475.
Причем главное из таких деяний, отвлекавшее, согласно работам подавляющей части западноевропейских ученых прошлого века, основные ресурсы шведов и ставшее центральным местом их истории IX–XI вв. [292] , заключается в том, что, как справедливо акцентировал внимание в 1876 г. Д. Щеглов, они якобы создали на Руси «в продолжение трех десятков лет государство, превосходившее своим пространством, а может быть, и населением, все тогдашние государства Европы, а между тем это замечательнейшее событие не оставило по себе никакого отголоска в богатой скандинавской литературе. О Роллоне, овладевшем одною только провинцией Франции и притом не основавшем самостоятельного государства, а вступившем в вассальные отношения к королю Франции, саги знают, а о Рюрике молчат» [293] .
292
Шаскольский И.П. Норманская теория в современной буржуазной науке. М., Л., 1965. С. 27.
293
Щеглов Д. Первые страницы русской истории // ЖМНП. Ч. 184. СПб., 1876. С. 223.
Еще Ломоносов, так нелюбимый, мягко сказать, Клейном, справедливо заметил, что если бы Рюрик был скандинавом, то «нормандские писатели конечно бы сего знатного случая не пропустили в историях для чести своего народа, у которых оный век, когда Рурик призван, с довольными обстоятельствами описан». Немецкий историк Г. Эверс в 1808 и 1814 г. проявил полнейшую солидарность с «ультра-патриотом» Ломоносовым и констатировал, что «ослепленные великим богатством мнимых доказательств для скандинавского происхождения руссов историки не обращали внимание на то, что в древнейших северных писаниях не находится ни малейшего следа к их истине». После чего он очень метко охарактеризовал отсутствие у скандинавов преданий о Рюрике как «убедительное молчание» [294] (саги «убедительно молчат» вообще о русских князьях до Владимира Святославича, княжившего с 980 г.).
294
Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 130; Ewers J.P.G. Vom Urschprungе des russischen Staats. Riga, Leipzig, 1808. S. 179–184; Эверс Г. Предварительные критические исследования для российской истории. Кн. 1–2. М., 1826. С. 148–151.
Действительно, по своим подвигам Рюрик, будь он шведом, в памяти шведов остался бы непременно, причем почти бы равным богу Одину. Если некогда тот из южных пределов Восточной Европы (и потому называемой некоторыми сагами «Великой Свитьод», или Godheimr – «Жилище, обиталище богов», а это подсказ Мурашевой и журналисту из «Родины», другому льву большой премудрости Аннинскому, давно заставляющему плутать читателя в дебрях восточноевропейской «Швеции» одной и той же байкой и как заклинание повторяющего: «…Шведское бы не забыть!» [295] ) привел асов в Швецию (именуемую поэтому Svitjod – «Малая Свитьод», или Mannheimr – «Жилище, обиталище, мир людей»), где и стал править, то его «потомок» Рюрик, напротив, из Швеции явился в Восточную Европу, стал править там и основал одну из древнейших в Европе династий, далеко известную за пределами Руси. Известную многими своими громкими свершениями и героями, но только не принадлежностью к шведам.
295
В 2002 г. Аннинский сообщал читателям про шуточки шведов, «что в их древних картах вся Среднерусская равнина обозначается как «Швеция» (пояснил бы, что это за древние карты). Проходит 10 лет, и он в юбилейном номере «Родины», посвященном 1150-летию зарождения российской государственности, рассказывает, какое потрясение пережила в Стокгольме его закаленная в путешествиях «русская всеотзывчивость»: его «похолодеть… заставила историко-географическая карта, которую хозяева продемонстрировали не без юмора: по всей Восточной Европе, включая Россию, шла надпись: «Швеция» (Аннинский Л. Что бы там ни было // Родина. 2002. № 11/12. С. 14; его же. Русско-татарско-мордовско-чувашско-бурятско… // То же. 2012. № 9. С. 44). Да, писать, как и молиться, надо с умом и с хорошим знанием дела!
Русскую династию не причисляют к скандинавам сами же саги, вобравшие в себя память скандинавских народов и весьма подробно (с «заботливостью», по выражению С.А. Гедеонова) излагающие родственные связи своих героев. Причем саги, констатировал Гедеонов, зная из русских князей первым Владимира, «знаменитого и по всему северу прославленного Гардского династа», нигде не говорят, «чтобы он состоял в родстве с норманскими конунгами». Более того, в них «русские князья представляются не иначе как чужими, неизвестными династами». В связи с чем остается только согласиться с выводом этого исследователя, отрицательным для норманнизма, что никакими случайностями не может быть объяснено «молчание скандинавских источников о Рюрике и об основании Русского государства» [296] .
296
Гедеонов С.А. Варяги и Русь. В 2-х частях / Автор предисл., коммент., биограф. очерка В.В. Фомин. М., 2004. С. 82, 383–384, прим. 294 на с. 456.
А факт этот объясняется тем, что Рюрик, его варяги и русь не были скандинавами, поэтому и не могли привлечь внимания скальдов. Никакого!
А что теперь поют о скандинавах «скальды» наших дней, так это к истории – ни шведской, ни русской – не имеет отношения. Также никакого!
Что же касается Гельмольда, о котором вдруг вспомнил Клейн, то он – немец. И хотя хронист был связан с южнобалтийскими славянами и Вагрией, в частности, и проявлял интерес к их прошлому, но его сочинение в основном отведено, на что обращает внимание Л.В. Разумовская, «истории Германии, Дании, истории церкви, жизнеописанию отдельных ее представителей…» [297] . К тому же Гельмольд, в силу своей принадлежности к чужому и очень враждебному для южнобалтийских славян народу, разумеется, далеко не все знал о них (так, например, пишет, что Старгард, расположен, «как говорят, в земле вагров…» [298] ), далеко не все понимал в их истории (а вот саги воспевали своих, при этом много еще чего им приписывая), к тому же далеко не все его в их жизни, включая прошлой, интересовало. Да и славяне, понятно, не могли быть с ним во всем откровенны, ибо хронист был одним из их ненавистных поработителей и ревностно насаждал чуждое им христианство в Вагрской земле.
297
Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский. Славянские хроники / Перевод с лат. И.В. Дьяконова, Л.В. Разумовской, редактор-составитель И.А. Настенко. М., 2011. С. 508.
298
Там же. С. 166.
Но вместе с тем Гельмольд дает для решения варяжского вопроса столь важный материал, что даже крупнейший наш норманнист XIX в. М.П. Погодин попал под его влияние. И в 1860 г. он, видя полнейшую несуразицу ранее защищаемой им версии о выходе варягов со Скандинавского полуострова, начал связывать их с Южной Балтикой, говоря, что в ее пределы из Норвегии переселилось «племя скандинавское или готское», совершенно «покрывшее» первых поселенцев-славян, в связи с чем «могут, конечно, примириться все мнения о происхождении Руси». Спустя четыре года историк прямо сказал, что «между нашими норманнами могло быть много славян, что между всеми балтийскими племенами была искони живая, многосторонняя связь…». В 1872 г. он вновь подчеркнул, что «призванное к нам норманское племя могло быть смешанным или сродственным с норманнами славянскими».
Причем, оценивая свидетельство Гельмольда о Вагирской марке (Вагрии), Погодин еще в 1846 г. резюмировал: «Чуть ли не в этом углу Варяжского моря, чуть ли не в этом месте Гельмольда, заключается ключ к тайне происхождения варягов-руси. Здесь соединяются вместе и славяне и норманны, и вагры и датчане, и варяги, и риустри, и росенгау. Если б, кажется, одно слово сорвалось еще с языка Гельмольда, то все стало бы нам ясно, но, вероятно, этого слова он сам не знал!» В 1874 г. ученый, хотя и перевел свой взгляд в сторону открытой Ломоносовым Неманской Руси, где, по его мнению, в эпоху призвания только и могла жить варяжская русь, вместе с тем отметил, что к Вагрии тянуло само ее имя, «подобозвучное с варягами, и близкое сходство или даже соседство славян и норманнов…» [299] .
299
Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Норманский период. Т. 3. М., 1846. С. 523; его же. Г. Гедеонов и его система о происхождении варягов и руси. СПб., 1864. С. 47; его же. Новое мнение г. Иловайского // Беседа. Кн. IV. Отд. II. М., 1872. С. 114–115; его же. Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями. М., 1874. С. 297–298, 384.
Впрочем, у Гельмольда, кажется, есть все же намек на связь варягов с южнобалтийскими славянами. В первой книге хроники он, повествуя о Старгарде (Ольденбурге), расположенном в землях вагров, отметил: «Этот город, или провинция, был некогда населен храбрейшими мужами, так как, находясь во главе Славии (т. е. всей славянской Южной Балтики. – В.Ф.), имел соседями народы данов и саксов, и [всегда] все войны или сам первым начинал или принимал их на себя со стороны других, их начинавших. Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на [земли] бодричей, хижан и тех, которые живут еще дальше (курсив мой. – В.Ф.)» [300] .
300
Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский. Указ. соч. С. 166.
Но то, что не сорвалось, по выражению Погодина, с языка немца Гельмольда XII в., сорвалось затем с языка немцев Мюнстера и Герберштейна XVI в., а еще позже – с языка онемеченных потомков южнобалтийских славян XIX в., но не забывших свою историю (подобный факт, будь он в истории скандинавов, также, конечно, не стерся бы из их памяти) и поведавших французу Мармье предание о трех братьях, сыновьях короля ободритов, Рюрике Миролюбивом, Сиваре Победоносном и Труворе Верном, ушедших на восток, на Русь или, по Гельмольду, к тем, кто живет «еще дальше» (само же теснейшее переплетение судеб вагров-варягов и ободритов, следовательно, и их преданий, объясняется тем, что вагры с VIII в. входили в состав племенного союза ободритов-реригов).