Гончаров и похитители
Шрифт:
– Правильно, но имя ее называть все равно воздержусь.
– Хорошо, перенесем этот вопрос на потом. Ты давно куришь "Мальборо"?
– Давно, а зачем вы про это спрашиваете?
– Хорошие сигареты. У тебя есть с собой?
– Да, удивительно, что ваши дуболомы их у меня не отняли.
– Они не курят. А вот я курю, дай мне одну сигаретку и сам закуривай.
– Спасибо, - протягивая Фокину пачку, немного удивился Граф.
– У вас же свои есть.
– Э-э-э, ничего ты не понимаешь. Чужие всегда слаще. Так, значит, ты не знаешь, кто такой Васька, кто дядя Паша, и даже о Зобове впервые слышишь? пододвигая ему пепельницу, спросил как бы
– И взаправду я о них услышал сегодня ночью от ваших людей и еще о каком-то Николае. Ни я, ни Игнат о них ничего не знаем.
– А странно. Ты, наверное, несколько раз в неделю приезжал к своей любовнице, а ничего не знаешь о ее соседях. Согласись, что это странно.
– Ничего странного я тут не вижу, потому как обычно приезжал к ней поздно вечером или даже ночью. Да и вообще, зачем мне нужны ее соседи? На кой черт они мне сдались?!
– Это ты правильно говоришь, - сочувственно кивнул начальник.
– На кой черт Графу какой-то червяк-овощевод! Однако залез ты почему-то именно в его дом. Просто удивительно, отчего ты выбрал именно этот объект. Чем он тебе понравился? Не знаешь? А я хорошо знаю! Хочешь скажу?
– Говорите, - кисло согласился Луганский.
– А потому, Граф, ты полез в дом Зобова, что хотел найти там несметные денежные залежи. Но откуда ты это знал? Вроде бы плакат там не висит. А полез ты туда потому, что у тебя была верная наколка и шепнула тебе об этом твоя таинственная любовница. Вот и получается, что знать мы ее имя просто обязаны, поскольку она является соучастницей. Ты покурил, вот и отлично, а твой окурок, с твоего позволения, я оставлю на память. Не возражаешь?
– Мне-то что!
– изумленно вскинул брови парень.
– Не удивляйся, Леня, - перехватил его взгляд Фокин.
– Я окурки коллекционирую, а знаешь зачем? Ни за что не догадаешься.
– Почему же не догадаюсь, ребенку понятно, - возразил Луганский.
– Для идентификации, только не понимаю - зачем? Я и без этого уже признался. Я был в том доме, и, вероятно, там можно обнаружить мои окурки. Что дальше? Мы вывезли оттуда несколько ценных вещей и дорогую одежду. Чего вам еще надо?
– Это ты, братец мой, сознался только в двух преступлениях, а за тобой тянется целый шлейф. Не надо лепить удивленную харю и делать прозрачный цвет лица. Здесь сидят не дураки. Мы же вас вычислили, и тут нет никаких случайностей. Окурки от сигарет, которые вы изволили курить, мы нашли в том же подвале, где вы мучили нашего сотрудника, но только двумя днями раньше, а именно тогда, когда пропал Зобов. Ты, парень, уж если начал колоться, так колись до конца.
– Мне некуда больше колоться. Все, что я знал, я вам уже рассказал.
– Граф, наверное, тебе вновь не помешает немного пообщаться наедине с товарищем Уховым? Я могу устроить вам эту встречу.
– Не надо. Мне кажется, что у него необоснованно жесткая методика.
– А другой методой вас, ваше сиятельство, не проймешь.
Мягко прозуммерил аппарат без диска.
– Ну что там еще?
– поднимая трубку внутреннего телефона, с неудовольствием спросил Фокин.
– Какого рожна и кому от меня надо?
– Владимир Васильевич, - встревоженно прощебетала секретарша, - вас мэр просит.
– Ну если мэр, то давай... Нормально, спасибо, Николай Владимирович... Исключительно вашими молитвами... Да, он как раз у меня... Нет, при всем уважении к вам... Состав преступления налицо... Нет, ничего поделать я не могу... Спасибо, что меня понимаете... К сожалению, нет... Заранее запланированное убийство... Пока не знаю, но есть все основания
– Меня нет, уехал в Самару, соедини только в том случае, если будет звонить Чернов. Ох, он у меня и получит, - обращаясь к Шагову, пообещал подполковник.
– Сукин кот, сам звонить бздит, так решил мэра подставить.
– Странно, Чернов мужик принципиальный, - поглаживая столешницу, удивился зам.
– Я не понимаю, что у него может быть общего с преступниками. Вы не подскажете нам, Луганский?
– Нет, догадывайтесь сами, - уже смирившись со своей судьбой, равнодушно ответил Граф.
– Можно мне выкурить еще сигарету?
– Можно, дорогой, но только раньше ты нам расскажешь, каким макаром вы завалили Ваську, Николая и куда дели Романа Николаевича Зобова.
– Послушайте, начальник, кажется, я не похож ни на лгуна, ни на махрового урку, то, что было, я вам рассказал и могу это повторить в подробностях.
– Это ты повторишь следователю. Кстати говоря, я тебе, наверное, забыл сказать о том, что чистосердечное признание вину не умаляет, но существенно смягчает наказание.
– Я это знаю, гражданин начальник, - уставившись в пол, ответил Луганский.
– Но и вы, наконец, поймите меня правильно и поверьте - мы не имеем даже представления о том, кто такие Васька и Николай. Я понимаю, что вы вновь можете отдать нас в лапы вашего сатрапа Ухова, и, наверное, под его воздействием я скажу, что это я убил названных вами людей, но ведь от этого истина не станет вам ближе и понятней.
– Красиво говоришь, стервец, я даже немного тебе поверил, но факты штука упрямая, и они складываются не в твою пользу.
– Я понимаю, но если вы хотите найти действительного убийцу, то ставку на нас вам лучше не делать. Вы сейчас думаете, что я взял половину вины лишь с той целью, чтобы отмыться от основной части ваших подозрений, и это естественно, но к моему счастью и вашему сожалению, это не так. Мы с Игнатом в самом деле не знаем даже, как выглядят убитые кем-то субъекты.
– Где ты находился в ночь с четверга на пятницу в тот день, когда был похищен Зобов и убиты двое мужиков? Почему ты не хочешь назвать имя своей сожительницы?
– Не хотел, да, видно, придется. Валентина Радченко живет пятью домами дальше, по тому же ряду, где стоит дом Зобова. Можете передать от меня поклон. Именно у нее я провел время до шести часов утра.
– Граф Луганский, ты либо чертовски умен, либо просто дурак, - почесав макушку, вынес решение Фокин.
– Ты же сам себя закапываешь. Ты знаешь, когда были убиты Васька и Николай?
– Уже знаю, в ночь с четверга на пятницу, и догадываюсь, что в это же время пропал хозяин дома, который мы обчистили. Я прекрасно понимаю, что говорить это я, по идее, не должен, но в данной ситуации, когда на моей шее затягивается петля, мне не остается ничего иного, как говорить правду.