Гордость Карфагена
Шрифт:
Вечером, когда Мономах принес ему эту новость, Ганнибал сидел за раскладным столом, установленном на холме неподалеку от города, с панорамным видом на весь край, простиравшийся перед ним. Зрелище было неописуемо красивым. Трава, высохшая под солнцем в середине лета, покрывала страну светло-желтым одеялом, будто бы сплетенным из белокурых волос галлов. На ее фоне выделялись темно-зеленые рощи и серые скалы, создававшие пятнистые узоры на местности. Над землей роились насекомые. Их серебристые крылья искрились, словно металлические диски, запущенные в беспокойные облака на синем небе. Ганнибал послал нескольких вестовых с заданием поймать десяток насекомых и принести их ему. Командиру пришлось повторить свое странное требование несколько раз, прежде чем солдаты поняли его.
Хотя Ганнибал не хотел признаваться в этом даже самому себе, он чувствовал приступ вернувшейся меланхолии. Его руки и ноги налились тяжестью. Мысли двигались более медленно и все чаще цеплялись за воспоминания о прошлых событиях вместо активного планирования будущих побед. Осматривая земли чужого народа, он удивлялся тому, какой смутной стала его память о родине. Командир пытался представить себе плантации к югу от Карфагена; пустыню, ведущую в страну нумидийцев; холмы Гетулии, которые он видел в юности во время путешествия в Иберию — они с отцом проехали тогда почти через всю Северную Африку. Эти сцены по-прежнему жили в нем, но их трудно было вызвать в памяти. Они тускнели и исчезали, смешиваясь с образами дикой Иберии, горных пиренейских пастбищ и альпийских озер, которые встречались им в горах. Ни одна сцена из пыльного архива воспоминаний не задерживалась долго, как будто реальных ландшафтов вообще не существовало, а имелись лишь воображаемые части разных стран, куски которых стыковались друг с другом странным образом. Он внезапно подумал о братьях, о своей тоске по ним, об их письмах. Ганнибал знал, что Ганнон вырвался из плена и что они с Магоном наводили порядок в Иберии, пока Гасдрубал пытался сохранить их владения. К сожалению, его информация была разношерстной и поверхностной. Она создавала больше вопросов, чем ответов.
Мономах подошел к нему, но не посмел мешать его раздумьям. Он просто встал слева, в пустом пространстве, порожденном слепым глазом командира. Ганнибал вспомнил, как однажды отец рассказал ему, что Мономах, впервые появившись в армии, походил на бешеного волка. Генералы потратили много сил, чтобы сделать из него солдата. Мономаха пришлось приручать, как животное, чтобы хоть немного управлять его жестокостью. А Махарбал недавно сообщил, что Мономах поклялся не проводить ни дня без убийства человека. Ганнибал не проверял истинность этого заявления, но у него не было повода сомневаться в нем.
— Что-нибудь придумал? — спросил командир.
— Нам не нужно уходить отсюда, не насытив кровью наши мечи, — сказал Мономах. — В противном случае мы будем выглядеть глупцами. Если бы я командовал армией, то уничтожил бы этот город.
— Ты не командуешь армией. Говори о том, что можешь сделать, а не о радужных мечтаниях.
— Как воин я дам тебе совет, — проворчал генерал мрачным голосом.— Отдай их детей Молоху. Бог голоден. Мы не чествуем его, как следует.
— Мне не нужно убийство горожан, — ответил Ганнибал. — В мертвом виде они бесполезны. Все, что мы сделаем здесь, ославит нас перед другими.
— Кровь может и прославить.
Ганнибал преодолел желание повернуть голову и посмотреть на человека здоровым глазом. В расположении собеседника был какой-то стратегический маневр, что-то уничтожавшее возможность ответа. Он знал, что Мономаху нравится оставаться в загадочной тени.
— Хорошо, я даю тебе разрешение, — сказал он. — Приступай к осаде. Блокируй их со всех сторон. Мори голодом. Бросай гниющие трупы в верховье реки. Строй механизмы, которые понадобятся тебе. Делай, что хочешь, но этот город должен стать нашим.
Мономах ничего не сказал. Он даже не кивнул и не скривил губы в усмешке. Однако Ганнибал знал, что генерал был доволен. Он никогда не встречал в своей жизни человека, столь одержимого кровопролитием. Этот воин грыз кость войны, как никто другой. Он действительно походил на волка, подумал Ганнибал. Командир наконец повернулся, чтобы рассмотреть Мономаха. Нет, его отец ошибался. Таких существ нельзя приручить.
Имко Вака пребывал в смущении. После Канн в его уме царил хаос, и по прошествии месяцев порядок в мыслях так и не появился. В какой-то части его сознания тот памятный день резни не прекращался никогда. Звон мечей по-прежнему звучал за его левым ухом, а память постоянно возвращала на поле боя, где Вака все еще шагал по телам, отбивая удары и нанося разящие выпады. В своих снах он плыл по морю трупов, с трудом протискиваясь между торсов, рук и ног. Казалось, что он не сможет закончить эту битву, забыть ее, увидеть мир без крови, вздохнуть без отвращения к зловонным запахам, которые навсегда прилипли к волоскам в его ноздрях. Но почему такой день переплетался с его воспоминаниями о существе небесной красоты?
Он ежедневно грезил о лагерной обознице. Теперь она казалась менее реальной и более похожей на существо из грез, на нимфу или богиню, которая вытащила его из кучи гниющего мяса и вернула к жизни. С тех пор, как Имко очнулся, он больше не видел ее. Ни одной весточки о ней, ни одного слова. Ему оставалось лишь шептать молитвы в ее честь. Он называл ее Пикеной — в честь той речушки, у которой впервые встретил ее. При каждом приеме пищи он делал подношение богам — горсть каши, глоток воды или вина. Он умолял небожителей вернуть ему девушку или дать какое-то удовлетворительное объяснение. Имко так истомился, что стал задумываться о других путях жизни. Что, если он бросит армию и отправится на поиски Пикены? Он не был бедным человеком. Он сумел проявить себя, и его семья в далекой Африке процветала! Но сейчас ему требовалась иная награда за свои усилия. Вот если бы он мог найти Пикену и убедить ее остаться с ним, чтобы вести простое и обычное существование: возделывать поля, разводить животных, спать в теплой постели и наслаждаться божественным сексом... Ему чудилось поле под белым солнцем и она под навесом, с соломинкой в волосах. Вот она готовит ужин, а вот он в конце дня между ее ног. Какое идеальное соответствие. Грудь Пикены, сжатая его пальцами... Имко едва не сходил с ума, думая об этом, — даже когда его окружали люди. Он боялся, что они каким-то образом узнают о его тайных мыслях и осквернят их своими злыми шутками. Он старался не думать о ней, но такой запрет еще больше усиливал его тоску.
Девочка из Сагунтума находила его поведение забавным.
— Вряд ли ты доберешься до ее задницы, — раз за разом повторяла она.
Призрак уже не исчезал. Девочка была рядом с ним даже в самые интимные моменты. Когда при мыслях о Пикене его рука поглаживала член, он слышал ее хихиканье и насмешки. Что там у него чешется, спрашивала она. Неужели скорпион ужалил его в пенис, и поэтому тот так распух? Недавно Имко понял, что никто другой не видит и не слышит девочку. Это немного приободрило его. Он пытался не обращать на нее внимания, но призрак был не только язвительным, но и неотвязным.
Впрочем, муки, навлекаемые на него обеими женщинами, были лишь частью его повседневных бед. Он находился в постоянном движении, словно его подгоняла какая-то невидимая рука. Численность отряда сокращалась и пополнялась со странной ритмичностью. Ему говорили, что их армия насчитывала свыше сорока тысяч пехотинцев. Однако сюда входили рекруты из Самния и Капуи — родственники тех, кого они убивали годом раньше. Естественно, им никто не доверял. Довольно странная компания, с их латинскими обычаями, абсурдным языком и глупыми суевериями.
Ему потребовался один беглый взгляд, и он убедился, что находится среди подлых людей. Армия стала абсолютно другой — не такой, какой она была в первые годы войны. Вспоминая тот период, он всегда погружался в глубокую ностальгию. Что случилось с парнем по имени Джанто, который часто похлопывал его по спине и называл героем Арбокалы? Он исчез после Требии — наверное, погиб, хотя никто не мог подтвердить его смерть. А что стало с чудаком по прозвищу Мышь? Он изредка терял поводья разума и вел себя, как сумасшедший. Но кто из них был нормальным? Этот воин носил в мешке любимого зверька, из-за которого он и получил свое прозвище. Парень кормил мышонка с розовым носом своими харчами и часто разговаривал с ним. Пустоголовый балбес, но он нравился Имко. Говорили, что он погиб под Тразименом. Копье попало ему в горло, и Мышь принял медленную смерть, извиваясь в грязи от агонии. А еще был добрый повар, который часто подкармливал Имко, говоря, что дополнительный паек нужен ему больше, чем другим. И где теперь найти такого друга, как ливиец Ориссун? Он имел длинный пенис, морщинистый, словно у скакуна, и когда Ориссун приподымал край туники, все видели его «дубинку» , качавшуюся прямо у колен. Сейчас все эти люди жили в краю мертвых. Глядя на них через дымку воспоминаний, Имко удивлялся их странностям и слабостям. Но они были лучше тех мерзавцев, которые окружали его теперь, с их латинскими обычаями и нелепой одеждой.