Гордость Карфагена
Шрифт:
Потери первоначального состава армии способствовали не только его меланхолии, но и карьере. Каждый новый день сулил ему все более высокие посты и звания. Бомилькар не забыл о нем после Канн. Ему потребовалась неделя, чтобы найти Баку: когда Имко докладывал капитану о состоянии 17 Гордость Карфагена дел во вверенном ему подразделении, гигант заметил его. Он подошел к нему во время ужина. Имко в тот момент толкался у котла с тушеной говядиной. Едва понюхав дымящуюся и горячую пищу, Вака понял, что гарнир будет безвкусным, а мясо вязким, без соли и приправ. Блюдо, которое некоторые солдаты считали божественным, на самом деле было приготовлено ужасно примитивно. В те дни после сражения у него болел каждый дюйм тела. Вот почему он застонал, когда генерал хлопнул его по плечам массивными руками. Казалось, что гигантский орел впился клювом в его плоть, желая поднять и унести в свое гнездо. А в следующий миг Имко показалось, что в его гениталии вцепилась гиена. Горячее варево вылилось из миски. Он взвыл от резкой боли, и за это Бомилькар назвал его Имко Нытиком.
За храбрость при Каннах генерал назначил Имко капитаном и дал пятьсот человек под его командование. Бомилькар велел ему идти кружным путем на юг, пока он со своими десятью тысячами удерживал нижние подступы к полуострову. Имко пытался отказаться от чина, но Бомилькар встречал его доводы смехом, словно это были шутки. Похоже, он слышал только то, что хотел, и по какой-то причине всегда выставлял Баку глупым дурачком в глазах других людей. Оставалось только удивляться тому, что солдаты беспрекословно выполняли приказы Имко. Несмотря на свои сомнения, он знал, как выглядеть авторитетным командиром. Когда он произносил команды, слова сами слетали с его уст. Он мастерски вел отряды маршем и с удивительной точностью мог оценивать различные дистанции.
Впервые вкус к управлению отрядом он почувствовал в сражении близ Беневента. Они встретились на поле боя с легионом Тиберия Гракха. Битва оказалась очень тяжелой, поскольку армия Гракха состояла из рабов и должников, которым в обмен на победу обещали свободу. Им приказали откупиться головами людей, которых они убьют. И римляне бились с большим успехом. Бомилькар признал поражение и быстро отвел войска назад, даже не став снимать лагерь. Каким бы смелым и мощным он ни выглядел, его нельзя было сравнить с Ганнибалом или с Магоном. В ту пору у Имко появилась уверенность, что римляне сражались только там, где не было Ганнибала.
Вот почему он вздохнул с облегчением, когда поздним летом у Тарента их встретил сам командир. Ганнибалу отчаянно хотелось сделать этот город своим союзником. Тарент имел замечательный порт и защищенную внутреннюю гавань. Кроме того, спартанские корни обеспечили ему лидирующую позицию среди греческих городов южной Италии. Став капитаном, Имко часто присутствовал на советах в палатке Ганнибала. Он слушал его рассуждения о бесценном Таренте и с близкого расстояния наблюдал за лицом и манерами их лидера. Ганнибал определенно изменился. Он выглядел старше своих лет. Имко вспомнил лик командира, запечатленный им у Арбокалы — в полном цветении сил, без ран, уверенный, с умными глазами. В ту пору он казался всезнающим и непобедимым. Что же годы сделали с ним?
Ответ был неочевидным — двусмысленным, противоречивым. Человек, который знал его по прошлым годам, увидел бы множество знаков физических лишений. Брови Ганнибала утратили повелительную складку. Они обвисли и превратились в два черных карниза над глазными впадинами. Слепой глаз притягивал к себе внимание. Темная сморщенная пленка будто голодала из-за невозможности видеть внешний мир. Широкий рубец поднимался по диагонали из-под нагрудной пластины вверх по шее до самого затылка. Предплечья и руки были покрыты сотней шрамов от порезов и ран. Когда его туника приподнималась достаточно высоко, на бедре проглядывал край зарубцевавшегося ранения, полученного при Сагунтуме.
Хотя эти раны притягивали взгляд Ваки, они тускнели с каждым следующим мгновением. Он слышал от некоторых лейтенантов, что молодые рекруты ворчали на мирный ход лета. Они считали, что победный ветер, прежде двигавший Ганнибала вперед, теперь изменил направление. Но молодые люди просто не сидели рядом с ним. Глаз командира по-прежнему мерцал энергией, которой хватило бы на оба ока. Он сидел с прямой спиной, мышцы рук и плеч были туго натянуты под кожей. Даже в такой неподвижной позе Ганнибал производил устрашающее впечатление. Казалось, что он в любой момент мог вскочить на ноги, выхватить меч и срубить кому-нибудь голову. Но в нем не тлели искры гнева. Он не сердился. Наоборот, командир излучал абсолютное спокойствие. Просто он был способен на все — в любой момент. Нет-нет, подумал Имко. Ганнибал все еще грозен. Он пострадал от ран, устал от долгой кампании, но его ум не потерял былой остроты. И атака на Тарент доказала это.
Не прошло и недели осады, как двое юношей, Филемен и Никон, прокрались из города и сообщили Ганнибалу, что большая часть жителей намеревалась перейти под его покровительство. Имко вместе с остальными офицерами присутствовал на переговорах. По словам юношей, римляне вели себя с их соплеменниками грубо и бесчестно. После Канн в Рим угнали многих важных тарентийцев. Сенаторы хотели гарантировать лояльность города. Но в прошлом месяце небольшая группа заложников бежала и направилась домой. Вряд ли это можно было считать предательством, однако Сенат, показав нервозность и раздражение, обвинил их в содействии врагу. Всех оставшихся пленников избили кнутами и сбросили с вершины Тарпейской скалы. Весть об этой расправе вызвала гнев тарентийцев. Город по-прежнему находился под охраной римского гарнизона, занимавшего крепость. Тем не менее юноши утверждали, что жители Тарента хотят изменить ситуацию. Они лишь просят карфагенян отнестись по-доброму к ним и к городу. Если Ганнибал обещает свою милость, то они откроют ворота.
Командир не торопился отвечать на их предложение. Он говорил через переводчика, хотя Имко понимал, что это делалось в основном для офицеров, не знавших латынь.
— Как же вам удалось выбраться из города, если римляне охраняют крепость? — спросил он.
Филемен, меньший ростом и более общительный, ответил:
— Тут все просто. Охранники знают нас в лицо. Они позволяют нам выходить за ворота и охотиться на кабанов. За это мы отдаем им часть добычи...
— Ты говоришь, что можешь выходить за ворота?
— Да, в любое время. Иногда наши охотники...
Ганнибал поднял руку и прервал его речь. После долгой паузы он задумчиво сказал:
— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Ия благодарен вам за хорошую идею...
В течение двух следующих недель Филемен стал завзятым охотником. Он почти ежедневно выходил из города и возвращался поздно вечером, волоча за собой то оленя, то дикую свинью. Когда римляне привыкли к его вылазкам и к дарам свежего мяса, шпионы пустили по городу слух, что сильная болезнь приковала Ганнибала к постели, и что карфагенский военачальник стал серьезно опасаться за свою жизнь. В то же время командир велел отборным силам из десяти тысяч пехотинцев запастись четырехдневным пайком, пробраться ночью в ущелье, расположенное рядом с городом, и спрятаться там. Поздним вечером в назначенный день Ганнибал повел армию к боковым воротам. Внутри Никон убил кинжалом ничего не подозревавших охранников и пропустил Ганнибала в город. Карфагенские воины устремились следом за ним — тихо и скрытно.
Все это Имко увидел собственными глазами. Однако почти то же самое у главных ворот проделал Филемен. Ему следовало завести в город несколько тысяч ливийцев — вторую клешню карфагенского «краба». Он позвал охранников и попросил их открыть калитку в воротах. Юноша сказал, что на этот раз он добыл огромного кабана. Римские легионеры впустили его и трех ливийских солдат, переодетых пастухами, которые якобы помогали Филемену тащить тушу животного. Охранники склонились над кабаном, чтобы поглазеть на него, и это стало последней ошибкой в их жизни. Вскоре главные ворота были открыты, и ливийцы проникли в Тарент.