Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников
Шрифт:
Пора нам выступить на защиту евреев со всей силой, какую мы способны развить, пора оказать им полную и всемерную справдли-вость [ГОРЬКИЙ (V)].
По своему мировоззрению в национальном вопросе – более подробно об этом речь пойдет в следующей главе, Горький может быть охарактеризован как радикальный русский националист-западник. Он являлся горячим патриотом России, но не как застылой в самой себе, в своих традициях и предрассудках – «азиатчине» [45] , феодальной империи, а как великой многонациональной державы, имеющей огромный потенциал для развития в направлении прогресса, по которому движутся передовые страны мира.
45
В современной культурологии представления Горького о присущих русскому типу культуры кодов «азиатчины» интерпретируются в таких терминах, как «манихео-гностический комплекс» [ЯКОВЕНКОМУЗЫКАНТСКИЙ].
Вот, например, некоторые выдержки из программной статью Горького «О евреях», увидевшей свет в виде отдельной брошюры почти сто лет назад – в 1919 году, и, к сожалению, во многом актуальной и в наши дни.
Свои
обстоятельства понуждают русского писателя напоминать соотечественникам своим некоторые неоспоримые, азбучные истины,
Что же считает своим прямым долгом «напомнить соотечественникам» этот «да, очень, очень русский!» [46] писатель? Во-первых, несколько основополагающих принципов иудео-христианской этики и морали, на которых зиждется, в идее (sic!) политическое устройство прогрессивных западных сообществ и «которые давно должны бы войти в плоть и кровь русского общества, а все еще не вошли, не входят»:
46
По свидетельству Бунина Лев «Толстой, отношение которого к Чехову было отношением нежной влюбленности, сказал “Вот вы – русский! да, очень, очень русский”…» [БУНИН (II)]. Пример подобного рода акцента на национальной идентичности человека – со стороны другого лица или в форме самооценки, как у Горького, – явление, практически не наблюдающееся в западноевропейском культурном ареале. В этой связи его можно рассматривать как культурный феномен, присущий исключительно русскому национальному самосознанию. В понятие «русский человек», являющимся всегда неким субъективным и достаточно абстрактным суждением, отражаются, прежде всего, типичные, общие свойства русского человека: своеобразное сочетание его позитивных и негативных качеств, их противоречивость, расщепленность, а также востребованность в социуме, см. об этом [ЛОССКИЙ], [ЛИХАЧЕВ].
Нужно быть человечными, человечность не только красива, но и полезна для вас. Нужно быть справедливыми, справедливость – основа культуры. Необходимо заботиться об усвоении идей права и гражданской свободы, – полезность усвоения идей этих наглядно доказана высотою культуры западно-европейских стран, например, Англии.
Необходимо также развивать в себе нравственную чистоплотность, воспитать чувство брезгливости к проявлениям в человеке начала зоологического; одним из таких проявлений является унижающая человека вражда к людям иных племен. Человек, исполняющий все обязанности гражданина, тем самым заслужил, Человек, исполняющий все обязанности гражданина, тем самым заслужил, чтобы за ним были признаны и все права гражданина.
Каждый человек имеет право применять свою энергию во всех отраслях труда, на всех поприщах культуры и чем шире границы личной и общественной деятельности, тем более выигрывает жизнь страны в силе и красоте.
Признай за всеми те права, которых жаждешь сам, и все признают за тобою твое право быть тем, кем ты в силе быть, – это единственно прямая, честная тропа, которая приводит человека к свободе.
Далее следуют нелицеприятные, более того, «достаточно злые, тяжелые и острые», рассуждения писателя о русском характере и душе, за который писателя и по сей день ненавидят ура-патриоты:
И при всей любви к людям, при всей жалости к ним порою застываешь в холодном отчаянии, и уже с ненавистью думается: где же эта прославленная широкая, красивая русская душа? Так много говорили и говорят о ней, но где же, в чем действительно проявляется ее ширь, ее мощь, красота? И не потому ли широка душа эта, что совершенно бесформенна? Может быть, именно благодаря бесформенности ее все мы так легко поддаемся внешним давлениям, столь быстро и неузнаваемо искажающим нас?
Мы добродушны, как сами же говорим про себя. Но когда присмотришься к русскому добродушию, видишь его очень похожим на азиатское безразличие.
Одно из наиболее тяжких преступлений человека – равнодушие, невнимание к судьбе ближнего своего; это равнодушие особенно свойственно нам. Позорное для русской культуры положение евреев на Руси – это тоже результат нашей небрежности к самим себе, нашего равнодушия к строгим и справедливым запросам жизни.
В интересах разума, справедливости, культуры нельзя допускать, чтобы среди нас жили люди бесправные: мы не могли бы допустить этого, если бы у нас было развито чувство уважения к самим себе.
Горький однозначно формулирует свое понимание антисемитизма как общечеловеческого социального феномена, приписывая ему качества постыдных болезней: «антисемитизм неоспорим, как неоспоримы проказа, сифилис», лечение которых процесс долгий, мучительный и не всегда успешный.
Это, конечно, не снимает с меня обязанности всячески бороться против развития антисемитизма, всячески, в меру сил моих, оберегать людей от заразы юдофобства, ибо мне близок еврей сегодняшнего дня, и я чувствую себя виноватым перед ним: я один из тех русских людей, которые терпят угнетение еврейского народа.
Это невыносимо видеть, что люди, сотворившие столько прекрасного, мудрого, необходимого миру, живут среди нас, угнетенные исключительными законами, которые всячески ограничивают их право на жизнь, труд, свободу.
По мнению Горького на данный исторический момент:
Еврейский вопрос в России – это первый по его общественной важности наш русский вопрос о благоустройстве России; это вопрос о том, как освободить наших граждан иудейского вероисповедания от гнета бесправия. Этот гнет постыдно и социально вреден для нас, убивает энергию народа, живая и свободная энергия коего необходима росту культуры нашей в не меньшей степени, в какой необходима для России творческая энергия коренных русских людей.
Из всех племен, входящих в состав империи, евреи – племя самое близкое нам, ибо они вложили и влагают в дело благоустройства Руси наибольшее количество своего труда, они наиболее энергично служили и служат трудному и великому делу европеизации нашей полуазиатской страны. Нет области, где бы еврей не работал рядом с русским и не менее успешно, чем русский, – это неоспоримо.
Бессмысленно, стыдно, вредно для нас угнетать народ, который дал миру величайших пророков правды и справедливости и который по сей день одаряет мир людьми великого таланта и ума.
Пора нам выступить на защиту евреев со всей слой, какую мы способны развить, пора оказать им полную и всемерную справдливость.
Нужно – потому что справедливо и полезно – уравнять евреев в правах с русскими; это нужно сделать не только из уважения к народу, который так много послужил и служит человечеству и нам, но из нашего уважения к самим себе.
В непосредственной связке с «еврейским вопросом» рассматривает Горький будущность России, «нашей страны, разноплеменной и неустроенной», которая
особенно нуждается в развитии и защите идей политический и социальной справедливости <…>.
Русскую землю населяют свыше ста разноязычных, разноверных народностей; людей державного великоруссого племени только пятьдесят пять миллионов из ста семидесяти, не ясно ли, что нашим культурным лозунгом должен быть лозунг – свобода и единство?
Ни одно из государств мира не имеет пред собою столь грандиозной организаторской работы, ни одно из европейских обществ не обязано так энергично и чутко заботиться о внутреннем свободном слиянии всех своих творческих воль и умов, как это выпало на долю русского общества.
И нет ни одного общества, которое относится так пассивно и невнимательно к интересам и культуре инородных племен, как пассивно относимся мы, русские, к жизни племен и народностей, входящих в состав нашей империи.
Может быть, пессимисты скажут, что люди, неспособные бороться за свои права, тем более неспособны действенно защищать права иноплеменного народа; но ведь сказать так, это значит признать русское общество, русский народ духовно мертвым.
Мы непоколебимо верим в молодые, еще скрытые силы русского народа, мы верим в разум страны, в ее волю к доброй, справедливой жизни.
Да будет слово делом!
Когда же дошло до дела и начвался процесс создания свободного государства всепх трудящихся – Союза Советских Социалистических Республик, Горький стал горячим проповедником принципа «дружбы народов», отводя при этом литературе важнейшую роль в его реализации на практике:
Из доклада А. М. Горького на Первом Всесоюзном Съезде Советских Писателей. Москва, Колонный зал Дома союзов, 17 августа 1934 года:
.. я считаю необходимым указать, что советская литература не является только литературой русского языка, это – всесоюзная литература. Так как литературы братских нам республик, отличаясь от нас только языком, живут и работают при свете и под благотворным влиянием той же идеи, объединяющей весь раздробленный капитализмом мир трудящихся, ясно, что мы не имеем права игнорировать литературное творчество нацменьшинств только потому, что нас больше. Ценность искусства измеряется не количеством, а качеством. Если у нас в прошлом – гигант Пушкин, отсюда еще не значит, что армяне, грузины, татары, украинцы и прочие племена не способны дать величайших мастеров литературы, музыки, живописи, зодчества. Не следует забывать, что на всем пространстве Союза Социалистических Республик быстро развивается процесс возрождения всей массы трудового народа «к жизни честной – человеческой», к свободному творчеству новой истории, к творчеству социалистической культуры. Мы уже видим, что чем дальше вперед, тем более мощно этот процесс выявляет скрытые в 170-миллионной массе способности и таланты…
Горький был убежден, что представители всех российских языцев являются для русского народа ценнейшими помощниками «на пути в Светлое Будущее». Еврейскому народу он отводил здесь особо важную роль, и хотя «чернуху» советской действительности в целом предпочитал не замечать, о необходимости борьбы с антисемитизмом в семье «братских народов» напоминал до конца своей жизни.
Перефразируя высказывание Аполлона Григорьева в адрес Пушкина, еще раз подчеркнем, что Горький, несомненно:
был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чутьем и удивительною способностию принимать и отражать всевозможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев <…> и с удивлением узнавшая о других мирах мыслей и понятий и новых, неизвестных ей до того взглядах на давно известные ей дела и события [ГРИГОРЬЕВ АП.].
По смерти Горького о нем было написано много: и хвалебного, и критического, и ругательного. Но самый трогательный и искренний во всей своей простоте некролог принадлежит его тезке Алексею Ремизову:
…Горького читали с восторгом, да, восторженно, и пропащие и пропадающие, повторяя – «все в человеке, все для человека».
Горький ученик Толстого.
От Толстого <…> идет отсветом мысль Горького. Горький продолжает миф о человеке со всей ожесточенностью задавленного, воссилившегося подняться во весь рост человека. Горьковский миф – не «сверхчеловек-бестия», давящий и попирающий, а человек со всей скрытой в нем силой творчества, человек, за что-то и почему-то обреченный на погибель, а в лучшем случае на мещанское прозябание. <…>.
Суть очарования Горького именно в том, что в круге бестий, бесчеловечья и подчеловечья заговорил он голосом громким и в новых образах о самом нужном для человеческой жизни – о достоинстве человека.
Горький – мифотворец.
Место его в русской литературе на виду.
Не Гоголь с его сверхволшебством, не Достоевский с его сверх-сознанием, не Толстой с его сверхверой, явление мировое, необычайное; и не Салтыков, не Гончаров, не Тургенев – создатели русского «классического» книжного стиля, Горький по трепетности слова идет в ряду с Чеховым, который своей тихой горечью не менее нужен для человеческой жизни, как и горьковское гордое сознание человека, без чего дышать нечем.
Слово у Горького – от всего бунтующего сердца, слог звучит крепостью слов, стиль: читать Горького можно только громко «во всеуслышанье», но петь Гоголем – Горький не запоется, как и не зазвучит Толстовским отчитом.
<…>
Алексей Максимович, Вы стали судьбой в моей жизни, вы, при всем вашем оттолкновении от моего мира снов, вы разгадали вашим чутьем мою любовь к слову, и я обязан вам моим первым выступлением в литературе. И разве я это могу забыть?
Алексей Максимыч – в последний путь: вспоминаю Вас – Вы знали бедность, унижение и отчаяние… вспоминаю наши редкие встречи и очарование, какое легло мне на сердце. Прощайте! [МГ: PRO ET CONTRA С. 217, 219].