Город Золотого Петушка. Сказки
Шрифт:
Петров сказал, что бывали на этих улицах схватки, когда каждый дом становился крепостью, а иногда и могилой своего хозяина: богат был ганзейский город Рига и много находилось охотников до его добра, что пряталось в этих многоэтажных складах, с воротом наверху и крепостными дверями на первом этаже, и в этих домах, принадлежавших гильдейским купцам и именитым дворянам, роды которых насчитывали сотни лет существования.
Из окна в окно можно было протянуть соседу заряженное ружье, если нечем было больше ему защищаться. Но из окна в окно мог прыгнуть вооруженный враг, если овладевал он соседним домом.
А когда город перестал подвергаться таким пиратским нападениям,
Вот по этим самым улицам ходили знатные дамы в белых париках, гильдейские старшины в шляпах со страусовыми перьями, воины в кожаных штанах и ботфортах, задевавшие своими шпагами стены домов. Может быть, вот именно здесь вели поединок не на жизнь, а на смерть какие-нибудь знатные юноши из-за взора прекрасной дамы, и, может быть, вот в этом подъезде умирал, скрипя зубами, израненный ландскнехт или шведский стрелок, который до последней капли крови оплатил свои кроны, полученные от хозяина, и которому не повезло в схватке.
Глухо звучат голоса в этих узеньких улочках. Каждое слово, сказанное вполголоса на улице, слышится во всех этажах, во всех окнах домов. Но сколько криков боли и гнева, сколько воплей страданий и возгласов ненависти, ни один отзвук которых не достиг ушей твоих соседей, умерло в этих стенах!
Ах, как не хватает здесь глазу хотя бы одной зеленой стрелки. Сухой хлам лежит в закоулках. Подвальный сквозняк веет вдоль улиц. То тут, то там обваливается штукатурка и обнаруживается толстый, крупный кирпич, которого теперь уже и не делают. То и дело в дверях, сколоченных из крепчайшего дуба, уже тронутого временем, попадаются глазки: было время, когда хозяин не открывал свою дверь, окованную полосовым железом, не бросив взгляд в глазок — друг или враг за дверью?
Из дома, оставив распахнутую настежь дверь, выскочил мальчишка и помчался с гиком и прискоком по улице — пионерский галстук его так мало вяжется с видом этих высоких, узких зданий с высоко вознесенными шпилями. На шпилях укреплены самые неожиданные фигурки, вырезанные из железа. Вот монах с требником в скрещенных молитвенно руках. Вот кошка, выгнувшая спину и поднявшая свой черный хвост. Вот веселый трубочист с лестницей на плечах. Вот корабль с надутыми парусами, летящий по небу. Каждый хозяин по своему вкусу и выбору делал над своим домом фигурку, которая невольно выдавала какие-то его мечты. Может быть, человек, которому не везло в жизни, поднял над своим домом трубочиста, приманивая к своему дому счастье. Может быть, уйдя на покой, бывший моряк любовался на дорогие ему черты любимого корабля, откованные умелым кузнецом. А суеверный человек, борясь со своими страхами, над домом укрепил черную кошку, символ неудачи, чтобы навсегда отвести от себя страх этой приметы.
Во все глаза глядели наши путешественники на все, о чем говорил им Петров, — ах, вот какой он интересный! И какая страшная жизнь была!
— Ну, жизнь-то не страшна, — сказал Петров. — Меня другое страшит: умные управдомы — как я боюсь этого! — постепенно поснимают всю эту прелесть во время очередного ремонта. И пропадет все очарование. Ты, Люда, помнишь, вот на том доме была фигура святой Сусанны со старцами?
— Да! — оживившись, сказала Петрова. — А я все смотрю-смотрю и чувствую, чего-то не хватает. Ах, какой же дурак ее снял?!
И вдруг они вышли неожиданно на сквер, который сверкал всеми
— Ах, как хорошо! — сказала мама Галя. — А вы говорили, что здесь никто не занимался древонасаждением.
— Дорогая Галина Ивановна! — сказал Петров. — Эти скверы сделали не ганзейские купцы, не епископы и не ливонские крестоносцы, а их потомки…
— А точнее?
— В сорок четвертом году гитлеровцы с того берега артиллерийским огнем встретили наши части на этом берегу. Здесь тесно стояли дома, была страшная скученность. Начались пожары. Выгорели целые кварталы. Здесь каждый метр земли полит кровью наших людей. Строго говоря, эти скверы — могилы тех, кто жил в разрушенных домах и был уничтожен снарядами и огнем…
— Какой ужас! — сказала мама Галя.
— Эта красота оплачена кровью! — еще раз сказал Петров.
А Петрова добавила:
— Вот в том доме помещался наш батальон. Васька, то есть я хочу сказать, Василий Михайлович, — она кивнула на мужа, — прикрывал стык батальона вон там, у набережной. Там его и ранили… Боже мой, как мне показалось далеко, когда я его тащила на плащ-палатке, и каким тяжелым он мне казался, хотя он тогда совсем не был таким. — И Петрова шутливо ткнула мужа пальцем в его заметный живот.
— Вы тащили? — спросила мама Галя.
— Да. Я была медсестрой в этом танковом батальоне. Мы вместе служили.
— Но…
— Что «но»? Нашему сыну Димке скоро будет пятнадцать!
Петров рассмеялся и сказал:
— Все вышесказанное соответствует действительности.
Папа Дима с уважением посмотрел на обоих Петровых и сказал с сожалением:
— Вот ведь какое дело. А я всю войну проболел. Так стыдно!
— Не стыдитесь. И не завидуйте, — сказал со смехом Петров папе Диме. — Как бы у нас с вами впереди не оказалась еще одна война!
— Типун вам на язык! — сказала мама, зябко поежившись.
И они пошли дальше, туда, куда увлекал их Петров, как видно не все еще показавший Вихровым.
6
Немцы, шведы, русские — сколько здесь было битв! Столетиями шла между ними борьба за прекрасный город на берегу Балтийского моря. И ни крепостные стены, поражающие своей толщиной, ни глубокий ров, опоясывающий город, ни пушки на стенах, ни кресты на церквах — ничто не было надежной защитой от врага. В стенах делались проломы, рвы закидывались фашинами и телами осажденных и осаждавших, пушки замолкали во время длительных осад, когда неоткуда было взять ядер, церкви становились полями битв, и бог молча принимал последние вздохи и последние проклятия умирающих… Но, может быть, самыми кровопролитными были войны между разноверцами, войны Реформации, между жителями одного города — католиками и лютеранами, которые истребляли друг друга с большей яростью, чем мог это сделать иноземный враг, покусившийся на богатства торгового города.
— «И пастор, чтобы совершить требу во имя победы над еретиками, по их телам шагал к святому алтарю! — сказал Петров словами какой-то старинной хроники. — И возрадовался он сердцем, так как все еретики были убиты во славу божию».
Они стояли перед массивным, точно вырубленным из одного куска, Домским собором. Столетия прошумели над ним, а он по-прежнему гордо высился над городом, вздымая в облачное небо фигурную свою башню, увенчанную изображением петуха, которого сейчас Игорь встретил как старого знакомого — ведь именно этот петух прокричал свое «кукареку» в честь прибытия Вихровых в день, когда город показался под крылом самолета.