Город
Шрифт:
Эмиль чуть отстал, поднялся с колен и врезался в Щеку, толкая его вперёд. Топливо последнего было на исходе, он почти не двигался, не пытался больше спастись.
Лавина неслась вниз и Пётр не успевал.
Эмиль и Щека, медленно отползая от обрыва, всё равно были обречены ввергнуться в пропасть.
Пётр подоспел к ним, дух у него перехватило от того, как близко к нему была смерть, даже ближе чем на том холме и в ту бурю. Невероятно близко. Он чувствовал её удивительно чистое, ни разу не зловонное дыхание. Она уже была в нём в виде веры в собственную кончину, и эта вера пропитывала его насквозь, заставляя внутри гибнуть что-то нечеловеческое, а человеческое заставляло выйти
Он хватанул их обоих за куртки, потянул на себя, пока бесконечные потоки снега не смели их с ещё едва ли твёрдой поверхности.
Эм поднял глаза, взглянул на своего спасителя, тот взглянул на него, вдвоём они замотали лягушачьими лапками, толкая вперёд самого тучного члена команды.
Мясной шарф слетел с лица Петра, игольчатый снег рвал потрескавшиеся губы и слепил глаза.
Ткань сорвалась с лица, отлетела в лицо Щеке, обвилась вокруг его шеи удушающей лозой, мертвой хваткой вцепляясь в осипшее горло.
Щека бессильно повалился набок, Эмиль вместе с ним. Они остановились, рухнув медными статуями друг на друга, теряя свой последний шанс на выживание.
Поток снега безжалостно сносил их к самому дну.
Дну, из которого уже нельзя было выбраться.
* * *
Павел вошел в паб, устало повёл глазами-кузнечиками, пробежавшись, проскакавши вдоль всех столов и стульев; середина дня, а значит всего несколько посетителей, освобождённых от работы, или тех, кто работал здесь. Помимо самого Хозяина — управляющего пабом — здесь работает и его помощник, мальчик лет девяти, который умеет легче лёгкого пробиваться сквозь толпу людей, просто напросто проскакивая у людей под ногами. Куда бы мальчик не пошёл, через пару минут Хозяин снова окликает его:
— Мальчик! Мальчик!
Столов было мало, стульев ещё меньше, особенно целых, а в углу у стены покоился совсем недавно отстроенный бильярдный стол. Павел занимал очередь на него ещё позавчера, но поскольку очередь его пришла, а его самого в нужный момент не было, то заняв место на игру сейчас, он мог оказаться на месте так сотом. И то, в порядке исключения.
Краска полопалась и обветшала на потрёпанных досках.
Если бы паб подожгли, он бы вспыхнул как спичка: объятый пламенем пол, перед свой огонь на стены, а с него языки пламени дотянулись бы до потолка, который как и во всех строениях в Городе был очень низким и давящим. Возможно, только в здании администрации, где жил Капитан, он не вдавливал твою голову в плечи, а тебя самого в пол, но там Скрипачу побывать не удалось.
Хотя Павел уже не считал себя Пашей Скрипачом. Музыкант без своего инструмента не музыкант, как-бы с головой не выдавали человека его худощавые, тонкие, костлявые пальцы. Инструмент сломан, а значит парень потерял свою работу. Даже если бы он смог вызволить из Чернухи своих родителей, ему нечем бы было их кормить и не на что было бы содержать. Куда бы они отправились? Его отец за стену, а мама в бордель? Именно так. И хорошо если отец за стену всего лишь патрульным, а мать на панель обычной служанкой, но такие места выдавались лишь закоренелым жителям Города. И никак иначе.
Паша ещё раз пробежался глазами по пабу в поисках чего-то, что могло бы помочь ему решить, что делать дальше, на минуту он даже подумал, что, возможно, не стоит рисковать своим статусом, а его родителям будет лучше на Чернодобывающей станции, ведь ему даже неизвестно какие там условия содержания и труда, но абсолютно внезапно он наткнулся глазами на того, кто был главной причиной, почему его тут держали, кормили, поили и выдавали талоны.
Фёдор Абросимов, такой
Писатель, завидев знакомого музыканта, распустился подобно цветущему бутону в мае года так пятого. Абросимов, как и тот доктор, тоже был стариком, но почему-то совсем другим — ему хотелось верить. От его стеклянных кругляшков в оправе очков не веяло холодом, от них шла особая энергия проницательности, которая перемешивалась с его извечно пытливым и любопытным до каждой мелочи взглядом, в результате чего создавало впечатление не только приятного собеседника, но и хорошего человека.
Фёдор улыбнулся, помахал музыканту рукой.
С кухни потянуло варёным мясом и пряностями.
Павел Скрипач ответил ему улыбкой, быстро добрался до нужного стола, протиснувшись меж узко поставленных столов и уселся напротив старика, чуть не сбитый с ног мальчишкой-помощником.
— Ну что, как твоя голова? — Поздоровался вопросом Фёдор.
— Нормально, жить буду, — неловко бросил парень и заёрзал на стуле в ожидании других неудобных вопросов.
— Я думаю, это из-за спёртого воздуха, в пабе ближе к вечеру постоянно много народу, а мне ещё и пришлось тебя будить, вырывать из плохого сна.
— Да не переживайте, дядь Федь, из таких снов лучше вырывать и вырывать вместе с корнем.
— Это ты хорошо сказал, надо будет записать. Вырывать, хм, вырывать вместе с корнем, — задумчиво произнёс старик.
Паша молчал. Он знал, что дай дяде Феде волю, разговори, того уже будет не остановить.
— А скрипку мы тебе в случае чего новую найдём, не переживай, а то вид у тебя угрюмый совсем. Плохо без музыки?
— Ну…
— Да, признаюсь честно, и мне плохо. Это ведь искусство. Показатель нашей человечности. Это то, что отличает нас от животных. Не все эти черно-красные флаги на Генераторе, зданиях и фонарных столбах. Собаки тоже метят свою территорию, и ничего, мы называем это кланами или стаями, а не государствами. Музыка, книги — это всё то, что необходимо сохранить. Ибо если мы упустим возможность, не сохраним это, то какой вообще смысл выживать? Ну выжили мы и что? А если катаклизм сойдёт на нет и мир начнёт теплеть? Что мы принесём своим потомкам в новый мир, когда они вернуться обратно в свои города, которые принадлежат им как и нам по праву, что мы им расскажем?
— Вам повезло, у вас есть книга. В этом плане вы уже добились своей цели.
— Эх, Паша, Паша, ничего у меня нету. Новейшая История Замёрзшего Мира, то бишь НИЗМа, это ведь только задумка.
— А как же тетрадь, которую вы с собой вечно носите?
— Тетрадь, Паш, это тетрадь. Это ещё не книга. И вообще всё сложно, — он посерьёзнел, уткнул глаза в стол и продолжил. — Я не знаю, что в ней писать. Сначала я хотел отобразить в ней прямую статистику, рассказать о каждом прожитом дне в Городе и том, как люди живут в этом мире. Но Капитан почти ничего мне не рассказывает, или рассказывает, но только когда пройдёт время и его уже никто не осудит за проступки прошлого. Но тогда я подумал написать художественную книгу. Рассказ сразу о нескольких героях с ветвистым сюжетцем, история противоречивых людей в противоречивом мире, которую не стыдно донести до людей. Однако, однажды я проснулся, встал с постели и понял, что у меня нет никакого вдохновения заниматься этим. Не произошло ещё в моей жизни чего-то такого, от чего я бы мог отталкиваться. Не встречал я таких людей, с которых мог бы срисовать персонажей. Поэтому и книги то толком нету, лишь заметки на полях, да всяческие наработки. Мне вообще кажется, что меня здесь всерьёз не воспринимают.