Город
Шрифт:
Идя по Городу, можно было услышать отовсюду доносившиеся раструбы граммофонов:
— Век трудись, век учись как правильно трудиться!
— Вперёд, товарищи! Мы — последняя надежда человечества!
— Хвала нашему Капитану! Хвала его твёрдой руке, которой он ведёт нас в лучшее будущее!
Вышки с граммофонами были раскиданы всюду по Городу, точно также как и блокпосты патрулей.
Патрульные в чёрной одежде с чёрными кепи на голове, у одного из которых на груди покоился свисток, очень строго проверили документы и пропуск. Так же строго как они смотрели на Павла, положив свободные
Порой было совершенно непонятно, охрана защищает людей от власти, или власть от людей.
Главный проверяющий рявкнул что-то сквозь сомкнутые губы и чиркнул что-то в пропуске.
— Что случилось? — Паша попытался выяснить причину.
— Проход в Пепельный квартал вам ныне закрыт на неопределённый срок, — зарапортовал он монотонно. — К воротом на Чернодобывающую станцию ближе чем на двадцать пять метров не подходить.
— Что? Почему?
Человек с гранеными скулами и хмурыми бровями, с острыми расщелинами вместо глаз и строгими губами, впихнул пропуск с документами, подтверждающими личность, в грудь скрипачу. Тот несколько отпрянул, схватился за свои бумажки и корочки, открыл и проверил: квартал Пепельный на карте Города был яростно заштрихован. Паша снова взглянул в глаза проверяющему, пытаясь найти в них желанные ответы, но не нашёл ничего кроме презрения и ненависти.
Ветер задул ещё сильнее, разгоняя тяжелые клубы пара и дыма, юноше стало совсем холодно, и он не стал более задерживаться — пошёл туда, куда изначально держал путь: через широкую дорогу, точно кисточкой мазок, сквозь узкие улочки тараканий бараков, чтобы вывалиться к знакомому и родному месту. В паб.
* * *
Ветер завывал на пустошах с удвоенной силой, взрывал взъерошенные шапки гор, врезался в них и уносил далеко-далеко.
Несмотря на тяжёлую порывистую бурю, в воздухе царило безмолвие, и солнце в этом безмолвии медленно зарывалось в пепельные тучи; точно ребёнок укутывается в одеяло.
Харчок золота в небе не грел и не тух, но был как-то совершенно безразличен к судьбе человека и к судьбе этой группы из четырёх человек.
Рыжий, Щека, Лавина и Предатель.
Такими их не знали матери, но узнали товарищи, такими их запомнит эта Новая земля.
Белоснежная пустыня недовольно ершилась, казалось, даже она пыталась спрятаться от вездесущей и назойливой, точно комариха, погоды.
Ещё некоторое время назад они шли порознь, дабы охватить глазами большую территорию, но сейчас сгруппировались, чтобы не потерять из виду не то что бы путь или цель, а хотя бы друг друга. Случалось, кто-то из них падал, но другой поднимал. Сплотившись, они шли напролом, навстречу и назло всем бурям и ветрам.
Вьюга широкими волнами снега вырывалась из неоткуда, слепила их, колола глаза иголочками снега.
Они дрожали всем телом, но продолжали идти. Лагерь был уже слишком далеко, чтоб к нему возвращаться, да и незачем — уж очень это была плохая примета у охотников и исследователей; никто и никогда не ночевал в пустошах в одном и том же месте дважды.
Метель свистела сотнями трелей,
Повсюду вздымались величественные верхушки гор и холмов, сверху донизу покрытых бесконечными буграми снегов, громадные и недосягаемые вершины злостно, но как-то безразлично, подглядывали на путников, путники не знали в верном ли направлении они сейчас идут, но не было сил и не было возможности свериться с картой.
Они вышли к широкой дуге, опоясывающей глубокую котловину, которая была похожа на место падения большущего астероида, двинулись вдоль неё, обходя заметные и не заметные провалы снега, преодолевая обломки льдов, похожих на кости какого-то давно погибшего гиганта.
Четвёрка запятых пунктиром обходила дугу.
Эмиль вдруг упал, снег посыпался вниз, он у края обрыва оказался внезапно очень мягким — его нога соскочила, тело качнулось, и он целиком повалился вниз.
Щека оказался ближе всех: среагировал. оказался рядом в пару шагов и прихватил его за край рюкзака; Эмиль повис на краю пропасти.
Рыжий и Пётр, которые шли позади, даже не успели понять, что происходит, но чувствовали всем телом что-то неладное. У Пётра перехвалило дыхание раньше всех, его интуиция уже была отработана на подобные случаи.
Всё вокруг затряслось, задребезжало, полетело с обрыва вниз.
Петя ринулся в сторону от котловины, подальше от смертельной дуги.
Рыжий поскакал следом за ним.
А большущий кусок, точно от торта из белого шоколада, надломился под Щекой и Предателем, покатился вниз медленно-медленно цельной скалой. Щека потянул своего товарища на себя, они вдвоём побежали от котловины к ещё не отколовшемуся краю, но эта часть, на которой они стояли, была лишь малой частью по сравнению с той, которая сейчас неумолимо шла ко дну разинутой пустошами пасти.
Пётр и Рыжий были в метрах десяти от них, но также как они чувствовали расслоение этой стороны разлома.
Рыжий опередил Лавину, понёсся вниз сломя голову, прорезая коленями белоснежную пушнину. Снег комьями выскакивал из под его пяток, слепил Петра, и тот, обессилев и не удержав равновесия, позволил снегу под ногами заглотнуть его слишком глубоко — он провалился под снег по пояс, зацарапал беспорядочно руками, борясь за жизнь, пытаясь вырвать ещё хоть кусочек. Он обернулся и увидел, что Щека и Эмиль тонули в этом потопе, они скребли ручонками как могли, словно лягушки в молоке, но их силы были на исходе. Эмиль выхватил крюк и беспомощно вбивал его в слишком мягкий для создания зацепа снег. Пётр смёл с лица льняные хлопья, вгляделся вперёд: Рыжий бежал не оборачиваясь.
Вдруг Пётр почувствовал как вокруг него что-то треснуло, он ощутил это так, будто затвердевшие пласты снега сдавили и сломали ему кости, но снег наоборот внезапно проступил весь широкими и большими трещинами, словно кожа, выпустил Петра из своих тисков, давая ему шанс отплатить своим спасителям.
Он ударил локтями под себя, вытолкнул тело наружу и побежал из последних сил навстречу водопаду.
Снег уже огромными комьями опадал на дно котловины, сжираемый там зубчатым ртом матери-пустоши.