Город
Шрифт:
— Спасатель.
— Ну, для тебя может быть оно и так, спасатель, хех. А сам-то я кто, как ты думаешь? Только не говори, что дед Парфений, — наигранно попросил мужчина.
— Дед Пихто, — отрезал Эмиль. — Ты осмотрел мои раны? Как там с ними, сильно?
— Сильно. Две здоровенные шишки точно мой кулак, плюс, кажется, переохлаждение. Ты откуда?
Парень не ответил, обвёл куполообразное убежище, в котором они ютились, глазами и сказал:
— Отсюда.
— Вот как? А я из Тринадцатого сектора. Бреду значит себе спокойно, метель воет, ветер по мне с плеча рубит. Вижу, лагерь, иду к нему, а по дороге встречаю два трупа. Ну, так мне сначала показалось.
— Ты мало того, что спас меня, — поразился услышанному Эмиель. — Так ещё и накормить решил? Вот это да, ты откуда?
— Из Тринадки, — ответил неизвестный. — Наш порядковый номер Генератора шестьдесят девять. Там чуть-чуть побольше людей чем здесь, поэтому и отработанные источники по добыче еды присутствуют. Не думай о том, что должен мне, думай о том, как-бы не умереть, испоганив мои силы и время, которые я потратил на тебя.
Он фыркнул и молча выудил из мясистого рюкзака за спиной куски приготовленной рыбы, передал Эмилю. Тот вцепился в неё зубами, живот у него радостно затрещал, желудок начал работу, в ушах зазвенело от давления, кровь прилила к щекам, глаза задёргались.
— Вкусная? — С улыбкой на устах поинтересовался его спаситель.
— Вкусная, — не глядя и не отрываясь от поглощения пищи бросил Эмиль. — Слушай, мужик, а где ты её взял?
— Порыбачил немного на проталине тут недалеко, — ответил мужчина. — А что, нельзя было?
Парень обомлел, на мгновение даже остановился от растерзания мяса на белки и углеводы, но снова вцепился в рыбу зубами и ответил жуя:
— Да можно, правда, там волки бродят. Мы их боимся.
— Кто мы? — Вскинул брови неизвестный. — Ты один тут. Твои если и были, то бросили тебя. И да, с руками поаккуратнее, я ещё не выяснил за что они тебя тут бросили. А волки — волков мы всех перестреляли с людьми моими.
— Когда? — Нахмурился Эмиль.
— Дней пять тому, может больше, да мы вроде как одного из ваших встретили, ему сказали передать вам. Это он там под холмиком лежит?
— Он, — слабо прожёвывая последний кусок рыбы, чувствуя, как он застревает у него в горле, проговорил Эмиель.
— Да уж, ребята вы дружные, ничего не скажешь. За что они тебя так?
— Ни за что, — он доел, вытер руки об одежду, придвинулся к костру, вытянув к нему руки.
Затем Эмиль что-то спросил, а мужчина что-то ответил. Так пошло дальше и у них завязался длительный насыщенный разговор.
Эти двое сидели под снежным куполом у костра так, будто уже тысячу лет знали друг друга. Разного возраста, но говорили на равных; была куча общих тем. Сначала один говорил с остервенением, а второй ждал, после они менялись ролями, впивались друг в друга глазами и отстаивали каждый своё мнение. Вслед за рыбкой в дело пошла бутылочка самогона, который мужик получил как награду за какое-то действо.
Они сидели и всё говорили, говорили, говорили, позабыв про собственные дела, про дурные мысли, которые витали вокруг каждого из них, они забыли привычный отсчёт времени суток, образовав такую вселенную, в которой существовала только их персоны. И больше никого.
Вдруг кто-то из них пошутил, они дружным дуэтом рассмеялись, не сдерживая себя и сотрясая стенки убежища.
— Вот мы всё говорим и говорим, а даже не знаем как нас зовут, — изрёк мысль мужчина, с призывом вознося руки к потолку. — Как тебя зовут, мужик? — Спросил неизвестный, передавая парню бутыль самогона.
— Эмиель. Можно Эмиль, но для друзей просто Эм, — ответил он, глотнув мутного градуса, передавая
— Дементьев Григорий, — ответил мужчина. — Выпьем за встречу?
— Выпьем.
— А дальше что? — Поинтересовался Пётр, ныне единственный напарник Эмиеля.
— А дальше суп с котом, — улыбнулся Эмиль. — Поболтали мы с ним, он мне рассказал о своей жене, о том, что вот, мол, вся группа вернулась в Тринадцатый, а он дальше пошёл. Просто потому что жена его уже достала. Почему бы не пройтись? И, получается, эта его жена мне каким-то образом тоже жизнь спасла, а значит я не только Гришу спасать иду, но и эту… не помню как её зовут.
— Тогда уж иди весь город спасать, — встал со стула Пётр, отодвигая мебель в сторону и освобождая проход, как-бы приглашая на выход из комнаты.
— В смысле?
— Ну, — он почесал затылок. — Ты ж говоришь, что жена тоже отчасти причастна к твоему спасению, потому что если бы не она, то и Григорий бы не пошёл дальше и не нашёл бы тебя, не спас по итогу. А что насчёт города? Сколько людей там точно также повлияло на это маленькое решение?
Эмиель нашёл в себе силы встать с матраса. Вдвоём они покинули каюту, пошли по коридору на запах жареного.
— Ведь наша жизнь и наши действия, — начал Пётр. — Это не столько мы, не столько наш выбор, это перекрестие тысячи людских судеб. Кто-то поделится с тобой краюхой хлеба, ты будешь рад, а кто-то наоборот отберёт, и ты будешь зол на него. И решение, которое ты будешь принимать после, которое может быть вообще никак с ним не связано, оно всё равно, так или иначе, будет подвержено этому фактору. Потому что вся наша жизнь состоит из сотен-сотен факторов, которые стояли на протяжении всего нашего пути, а когда пришло время делать выбор, все эти нити сплелись в виток, заканчивая верёвочку, и вот этот вот конечный виток — это и есть ты. Разве возможно учесть каждую ниточку и добраться до правды, отплатить каждому столько, сколько он заслужил? Да и заслужил ли? Ведь его ниточка, вложенная в твою верёвочку, проистекает из его же витка и из других ниточек других людей. Всё переплетено.
— Слушай, — сказал Эмиль, когда они уже почти подходили к главному залу, откуда слышались возбужденные голоса людей. — Какие-то веревочки, ниточки, ты что, пряжа? Я есть хочу.
Эмиль толкнул четырежды чиненные двери главного зала, они распахнулись, напарники вошли.
Это было что-то вроде бывшего актового зала, где восходила сцена, а у её подножия, вдоль стен, стояли строгие ряды стульев. Корабли всегда были весьма и весьма неплохо оборудованы, особенно дредноуты, очень строгие и хмурые, а изнутри прямо-таки душки. Большинство дверей было пущено на топку, то же самое произошло и со всеми стульями — их на весь корабль было штук пять. Подсвечники, паровые обогреватели, держатели и другое — всё было пущено в обиход, всё, что содержало хотя бы грамм ценного металла.
Эмиель и Пётр оказались в конце актового зала, им пришлось идти через всё помещение, огибая и переступая свитые людьми гнёздышки, в которых они ютились ночами. Они запросто могли устроиться в каютах, так же как поступили эти двое, но им это было совершенно чуждо, они обстроились в одном большом крыле и были этим довольны.
Двое исследователей опустошённого мира — пустынников —, взобрались вверх по лестнице на сцену. Здесь, вокруг костра с вертелами, дым от которого уходил в проделанную на потолке дыру, уже сидело несколько десятков людей, взгромоздившись то на притащенную неизвестно откуда ещё целую мебель, то на друг друга.