Город

Белянин Глеб

— Дверь закроешь? — Спросил мужчина, не разгибаясь, оставаясь во весьма неловком положении.

— А дадите воды? — Спросил музыкант.

— Дадим, — утвердительно кивнул неизвестный. — Дверцу прикрой, милсдарь.

Павел вынырнул обратно в коридор, прикрывая за собой дверку и огораживая от себя обоих возлюбленных.

Парень облокотился спиной на стену, постоял так некоторое время, внимая вновь возобновившиеся звуки из-за стены, а затем скатился к порогу, присев на корточки. В голове у него помутнело ещё сильнее, он присел на попу, уткнувшись мордой в пол.

Шлепки тела о тело прекратились, стоны стихли, послышалось шуршание

одежды и стук армейской бляхи — этот звук Павел знал хорошо, именно таким ремнём и с таким звуком отец выбивал из него дурь, когда он не хотел садиться за скрипку.

Дверь распахнулась, мужик с густой бородой хватанул его под плечо и затащил внутрь. Девушка, явно не обладающая навыком быстро одеваться, повернулась к ним спиной, натягивая трусы, а поверх них узенькие штанишки. Музыкант бросил взгляд на её оголенные несколько мгновений прелести, пытался запомнить эти образы, но голова не работала даже при таком, казалось бы, крайне необходимом случае. Мужчина на его до боли жадный и скулящий взгляд никак не отреагировал, хоть и без труда заметил.

Неизвестный посадил его на край кровати, на которой он только что отрабатывал удары тазом, сел напротив и протянул руку.

— Борис, — представился он. — Мария, — он громко позвал девушку, хоть она и находилась в паре метрах от него. — Принеси человеку воды.

Девушка, ещё не успев толком одеться, прошмыгнула мимо кровати к рядом стоящей тумбочке, вынула оттуда жестяную чашку, наполнила её холодной водой и подала гостю.

Гость схватился за живительный напиток обеими руками, припал к краям жестяной кружки и с жадностью принялся вбирать в себя ледяную воду, обжигая ею собственные губы. Тонкие струйки влаги текли по его подбородку, капали на изящный, но испачканный в толпе пиджак.

— Ну, ну, — отобрал Борис у него чашку. — Перед смертью не напьёшься. Так как тебя зовут?

— Павел, — утолив жажду, вытирая пыльным рукавом свой рот, сказал музыкант. — Павел Скрипач.

— Тот самый? — Девушка внезапно обернулась и посмотрела на него, в её до этого момента холодных глазах вдруг заискрился интерес.

— Заткнись, — отрезал Борис, грозно косясь на подругу. Было видно, что знакомы они давно. — Кто тебя подослал? — Поинтересовался мужчина с бородой, вновь обращаясь к музыканту.

— Дядя Федя… ой, то есть Фёдор Абросимов. Он сказал, что у вас есть способ как попасть на Чернодобывающую станцию. За этим я сюда и пришёл.

Девушка выглядела так, будто хотела сказать что-то, но в бок её больно кольнуло воспоминание, а потому она скрепила уголки губ ещё крепче, закончила одеваться, присела рядом и молча следила за словами гостя.

— Да, есть такое. Я сразу понял, что это ты. Мария принесла весть о том, что девочки шепчутся, мол, принесли какого-то молоденького парня с казни. Не выдержал вида… вида того, во что превращается человек, подвергшийся этой казне. Кто тебя принёс?

— Не помню, — честно признался Павел.

— А кто сказал принести сюда?

— Тоже не помню, — он развёл руками, заметил у себя на пиджаке пятнышко, плюнул на ладонь и принялся оттирать.

— Да уж, немудрено, ведь бордель находится неожиданно близко к зданию администрации. Так близко, что наш дорогой Капитан и его свита могут придти сюда незаметно для остальных, зайти с чёрного хода, а после забрать парочку избранных девочек, чтобы подарить им надежду выбраться отсюда, а после оторвать крылья и вновь бросить сюда гнить и продолжать ублажать

мужчин. Не мы одни питаем ненависть к Капитану, парень, не мы одни. Ты думаешь, что это несколько человек? Может быть нас с десяток или даже пару десятков? Уж можешь мне поверить, нас тысячи, потому что каждый в этом городе ненавидит Капитана, даже его свита, которая с удовольствием заняла бы его место, заполучив право первыми тыкать в понравившееся мясо своими вилками, а в понравившихся девочек своими… Кхм. Вот только далеко не все жаждут признаться и сознаться в своей ненависти, большинству только и подавай обещания, клятвы, редкие проблески талонов, да представления в виде казни неугодных им людей. Некоторым людям просто нравиться, чтобы ими управляли, потакали, унижали их достоинство. Больше тебе скажу, дружок, нормальные люди умеют унять эти низменные потребности в постеле с женой или с одной из этих, — он дёрнул головой в сторону Марии. — Не переходя черту. Но не все это умеют делать и не всем это удаётся. И вот во что это выливается. Неудовлетворённые люди дают управлять собой. Гасят свои потребности не в интимном, так в политическом плане.

— Разве у них есть выбор? — Недоумевал музыкант.

— Наша с тобой задача, — Борис наклонился вперёд к нему так, что кончики его бороды оцарапывали его колени. — Дать людям выбор. Дать им возможность заявить о своих потребностях, но не в постеле и не о том, чтобы их унижали. Наша задача — позволить людям высвободить свою ненависть и свергнуть этого голого короля. Вникаешь?

— Если честно, я не понимаю, как всё это связано с моими родителями на Чернухе, — замялся Паша.

— А у тебя что, исключительно личные интересы? — Борис скривился, отклонившись на спинку стула, выглядел он так, будто ему предложили съесть протухший кусок человечины. — Ну ты и мудак. Я тут о судьбе целой нации говорю, о судьбе народа, а ты…

— По-моему, ты говорил о постеле и каких-то потребностях, — взвился музыкант.

— Да ты просто дурак, — человек с бородой щёлкнул пальцами. — Кто-то прочтёт «Войну и Мир» и решит, что это история о невзаимной любви и о войне, а кто-то прочтёт состав Пустышки и поймёт своё предназначение. Ты тот, кто не видит большого смысла в маленьких вещах, а значит ты слеп, ведь маленького смысла в больших вещах вокруг тебя навалом. Ты не задумывался о том, что там, на Чернухе, есть и другие семьи, которые тебе тоже нужно спасти?

— Задумывался, — честно признался Павел.

— Да ниче ты не задумывался, — резанул Борис, приняв слова собеседника за ложь. — Хочешь спасать своих? Спасём. Мне вот другое интересно. Не боишься ты против Капитана идти?

Скрипач замялся на несколько секунд, но всё же собрался и ответил:

— Не боюсь.

— Опять врёшь, — улыбнулся Борис, подмигивая глазом. — Все мы боимся, да и бояться это, в сущности, нормально. Не боится только дурак, — подытожил бородач.

— Это слова твои или дяди Феди? — Спросил Паша.

— Мои, — не удивившись такому вопросу, ответил Борис. — А что, он говорил такое? Из моей речи выцепил, значит. В принципе, я и не удивляюсь. Как по мне, так писатели только этим и занимаются: воруют чужое, переделывая под своё, тасуя слова местами, но не меняя сути, которую в них заложил другой автор, — он развёл руками. — Продавцы воздуха.

— А что в этом плохого? — Искренне поразился Павел. — Человек вдохновился, создал нечто новое, перефразировал, но мысли донёс правильные — разве это плохо?