Город

Белянин Глеб

Его взгляд устремился на крюк, обвязанный вместе с жестяной банкой, для опоры, вокруг его левой руки. Он заглянул внутрь, под жестяные стенки конструкции, там, внутри, находилась его культя. Волк, что отгрыз её, был профессиональным хирургом, но он далеко не был профессионалом в области инфекций. Из того места, где ранее была рука, шла чёрная кровь, а сама рука покрылась множественными вздутиями, непонятными точками и, очевидно, она гнила. А вместе с ней ослабился иммунитет самого Эмиля, потерял прежние силы и она сам.

Возможно, крюк только помогал, ведь на холоде замерзал

вместе с привязанной к нему проволокой банкой, а потому может быть даже останавливал процесс гниения. Но это были всего лишь догадки. Лидер группы не особо разбирался в этом. А даже если крюк и останавливал гангрену, то рано или поздно Эмиель будет заходить в тепло. Если ему, конечно, вообще удасться это тепло отыскать, в чём он сейчас сильно сомневался. Руку нужно было ампутировать раньше и полностью, а сейчас его ждёт неминуемая гибель уже через пару дней. Как раз к приходу бури. Может быть, это и есть его судьба? Остановить бурю. Поэтому ему и отвели столько.

Эмиель распростерся на пушистом чистом снегу, точно как на покрывале, и подумывал о том, что из того корабля должен был спастись лишь Пётр. Сам Эмиль мог бы накормить каннибалов до сыта, чем бы успешно их и отравил. Зараза неумолимо распространялась в нём, проникла в самые потаённые уголки, включая даже крепость Человечность. Ведь даже мысль о спасении всего мира, о том, чтобы остановить эту великую бурю не вселяла в него особого энтузиазма. Пусть лучше этим занимается кто-нибудь другой. Например, Пётр. Вот где он сейчас, когда он так нужен? Ай, не важно.

Эмиель пробовал звать его некоторое время, но вьюга проглотила все слова. А те, что не проглотила, отнесла далеко-далеко в сторону. Напарник исчез.

Вокруг всё теплело, солнышко грело лучами, даже метель как-то поутихла.

На самом деле поутихла она только в голове Эмиля, а на деле она всё также неслась по пустошам, рвала и метала.

Он перевернулся на живот и подумал:

— «А всё-таки судьба нам, людям, видна сразу, достаточно просто присмотреться. Судьба отличается от «несудьбы» тем, что от неё не уйдёшь. Что тогда в пещере, ему пришлось выползать из норы и дохнуть на холоде, расплачиваясь за свои оплошности, что сейчас. Эх, Родя, Родя, прости меня за то, за это, за всё прости, не хотел я такого, не такой судьбы я нам желал.»

Эмиль прислонился щекой к холодному снегу, почувствовал себя так хорошо-хорошо. А метель совсем стихла. Снег начал таять, солнце стало невероятно огромным и тёплым. Очень тёплым.

И в ореоле бесконечно горячего желтого света появился силуэт, этот силуэт приближался к нему, подходил всё ближе и ближе. И вдруг проявился, точно на фотоплёнке.

Мужчина в лёгкой весенней(о, как лакомо это слово) одежде, державший за руку свою дочку, сказал:

— Что с тобой, Эм? — Пётр назвал его по дружески, по товарищески, чем и вызывал улыбку у лежащего на земле мужчины.

— Я? Принимаю судьбу, Петь. А ты что, получается, нашёл дочку? — Спросил Эмиль.

— Нашёл, как видишь, — улыбнулся его соратник, сжав руку дочери покрепче. Та тоже улыбнулась. И лицо её было слегка бледноватое, но улыбка почти как у солнышка. — А ты что, думаешь, судьбу принял? Нет, ты бежишь

от судьбы. Я тогда тебе этого не сказал, скажу сейчас: ты такой человек, который хочет как лучше для людей. Ты и в бурю изначально не поверил потому, что боялся, боялся, что не найдётся решения этой проблеме, что ты не сможешь отыскать к ней подхода. И тогда, по твоей системе морали, все трупы людей были бы взвалены на твои плечи. Но ведь ты даже не пытаешься. Ты сдался.

— А что ещё делать? Я устал, — объяснился Эмиель.

— Вставай и иди, слабак. Вставай и иди. Какой бы тяжелой не была ноша, чтобы тебя не заставили делать или чего-бы ты сам такого на себя не взвалил, вставай, иди. Сдаться и умереть всегда успеешь. А вот сделать что-то, хотя бы что-то, такой шанс не многим выпадает. Вставай и иди, Эм, давай, — он взял его за плечо, помог подняться, отряхнул. Эмиель весь был в грязи и пыли. Он посмотрел под ноги и увидел землю, увидел почву, которую до этого видел лишь только в Городе в теплице и то, в ограниченном количестве. — Иди, — сказал ему Пётр.

Его соратник и дочь его соратника взяли его за обе руки, повели вперёд, а он пошёл, пошёл навстречу трудностям и преградам, ведь сдаться он всегда успеет. И все смеялись вместе с ним, и он смеялся от радости.

Вокруг свистела метель, пенилась вьюга, вихрями врезаясь в друг друга.

Эмиль посмотрел под ноги, не было там ни земли, ни грязи, ни даже пыли там не было. Только бесконечная-бесконечная снежная гладь.

А руки его почему-то безмолвно вытянулись вперёд, будто его кто-то тянул вперёд, хотя на самом деле он сам шёл. И снова на его левой руке вместо нормальной руки оказался этот чертов крюк, точно клеймо исследователя, пустынника, который по традиции обязательно отдаст свою жизнь Пустошам.

Эмиель вышел к какому-то хребту, сошёл с плоскогорья и взобрался на небольшую возвышенность, с которой он мог оглядеть окрестности — метель, хоть и продолжала выть, даже ещё свирепее, но хотя бы не застилала глаза и не поднимала туман из снежных иголок.

И он увидел.

Его взору предстала орда голов, бесчисленное, как снега в пустошах, количество людей, которые устилали пустоши точно кровом. Они копошились как муравьи или тараканы всюду, взбираясь друг на друга. Всё было в людях, в их палатках и караванах, в их лагерях у костра. Казалось, никому не было и дела для Эмиля, но так не казалось, так было на самом деле. Ещё одним беженцем больше, ещё одним меньше — в бескрайнем потоке человеческих туш человеческая единица не стоила ничего.

Лидер экспедиции, правда, непонятно какой, из кого и какого назначения, выбрал самый быстрый способ спуститься — жалеть себя ему уже было незачем. Он просто упал на колени, а с них нырнул головой вниз, в пропасть, смертоносно опасно и быстро скатываясь со снежного склона.

Мужчины, женщины и дети некоторое время наблюдали за его падением, но отвлёк он их от их дел не надолго.

Эмиель удачным образом скатился со склона, правда по прибытию к подножию холма, у которого беженцы разбили лагерь, оказался весь облеплен в снегу. И рядом с ним точно также виднелась подобная дорожка примерно схожей траектории падения.