Город
Шрифт:
Ветер обдувал их обоих, но уже как-то совсем не по родному.
Они так и не узнали куда им идти, существует ли буря, а что самое главное, сколько осталось Эмилю с его заражением руки.
Глава 5 | Раскол
Бордель
Температура 0° по Цельсию
Павел очнулся от тяжёлого давящего сна, будто бы во сне его душили подушкой, а по пробуждению облили холодной водой. Лоб у него был горяч, его он ощупал после, после
Его как-будто достали, выдернули из воспоминаний, покрытых черно-белыми черточками и силуэтами, словно оцарапанная фотоплёнка.
Дементьевы далеко не самая редкая фамилия, но она принадлежит не только ему, но и его отцу. Людей в Новом мире намного меньше чем в Старом, и всё же, есть шанс того, что вся его затея и затея Фёдора Абросимова, который его на это сподвиг, может оказаться просто бессмысленной. Но на Чернухе есть и другие семьи, что насчёт них? Чем они хуже его семьи, лишь тем, что им не повезло стать его сыном? Сыном того, кто сможет поднять восстание. Но сможет ли?
Писатель говорил о Борисе, прячущемся в борделе у своей подруги Марии. В первую очередь, он должен разыскать их, а потом уже думать как освободить людей от бесконечного рабства.
Но в самую-самую первую очередь нужно сделать кое-что иное — понять, где он находится.
Всё, что он помнил перед смерть: два тела, безжизненно повисших на верёвке, перед этим несколько секунд невольно сопротивляющиеся и извивающиеся на собственной шее как пойманная рыба на крючке. А затем ужасающе страшная, до пустоты в животе и боли в сердце, смерть. Смерть старика инженера, которого просили дать последнее слово и у которого во рту был кляп. Это такое издевательство, такая мера пыток?
Павел протёр глаза и почувствовал, что ему ужасно хочется пить.
Ещё была толпа, скопище людское, давящее на него со всех сторон своими руками и ногами. Он повис меж них, словно камень, воткнутый между двух плотно стоящих скал.
Его взору предстала комната с двумя кроватями, но одной из которых лежал сам Павел, а на койке по соседству сопела девушка. Парень обшарпал карманы. Ничего ли у него не украли? Ах да, у него ничего и не было.
Музыкант опёрся на край кровати, свесил с неё ноги, устремив свой взгляд в пол — его сильно затошнило.
— Эй, — сказал он. — Кто-нибудь!
— Завались, сволочь, — рявкнула женщина из под одеяла кровати напротив. — Дай поспать.
— Прости, — извинился Паша за прерванный сон дамы, спрыгнул с кровати на пол, пытаясь устоять на ногах, пошёл к двери.
Покрытие стен уже давным давно потрескалось, да и сами стены беспорядочно плыли перед глазами.
Павел кое-как вцепился в ручку на двери, дёрнул на себя, не поддалась, дёрнул ещё сильнее.
— От себя, — пробубнила женщина с прокуренным голосом. — Вали уже отсюда, скотина.
Он облокотился лбом о холодную дверь, постоял так немного и вынырнул наружу. И чем только он её так обидел? Не спал ли он с ней?
Мимо всюду сновали дамы в похабных одеждах, за ними, щёлкая разинутым ртом, бегали парни и мужчины, чаще мужчины. Бегали за их хвостом, пуская слюну, точно щенки, оторванные от маминой груди. Или не от маминой.
— Извиняюсь, — Павел остановил шедшую мимо по коридору
— В раю, дорогой, — промурлыкала девушка с обвораживающими голубенькими глазками и чёрными, точно уголь, волосами. — По тебе вижу, что талоны на паб у тебя нашлись, значит и на меня талончик найдётся?
— А? — Поднял брови Паша в изумлении.
— Жуй два, не хочешь меня брать, так не притворяйся, а возьми и откажи.
— Так я не отказываю, — пролепетал парень, не отошедший с бодуна.
— А, да? — Удивилась девушка, хотя по её внешности не скажешь, что от неё часто отказывались. Сложно было поверить, что от неё вообще кто-либо когда-либо отказывался. Каких-бы талонов это не стоило. — Так давай талоны и пошли. Я два стою, но если скажешь, могу так раскорячиться, что ты и третий накинешь.
— Да мне бы… — замялся Павел. — Мне бы водички для начала.
— Это фетиш такой? — Она нахмурилась. — Скажи что делать, я сделаю. А то я так не понимаю. Так, стоп, — она заглянула ему за плечо. — Ты из той двери вышел. Так ты тот молокосос, который не выдержал вида крови на площади?
— Это была «казнь на пару»! — Известил свою собеседницу музыкант так, будто бы рассказал о победе над монстром великаном.
— Ага, знаем мы, — она ловко перехватила. — После сытного обеда, вытри руки об соседа, после казни на пару, ты заставь кричать жену, — процитировала она одну из народных увеселяющих поговорок. — Тебе вон к той лестнице, — женщина указала направление острым красивым пальчиком. — И наверх. Меня если что Вероникой зовут. Выпей водички и вали отсюда, пока какой-нибудь любитель молоденьких мальчиков сюда не заявился.
— Благодарствую очень сильно, — еле проговорив слова, а точнее то смешение букв, которое от них осталось, Павел пошёл к лестнице.
Он поднялся по ступенькам наверх и попал в коридор с тремя дверями по левой и по правой стороне. За некоторыми из них слышались стоны, охи и ахи, за другими всхлипы и признания в любви, а следом отказы по причине занимаемой профессии.
— «Эх, вот он,» — подумал Павел, — «Обитель человеческой жизни!»
Скрипач заметил в собственных раздумьях не только проглядывающиеся пёрышки творческой жилки, доставшейся ему, скорее всего, как музыканту по натуре, но также и какой-то еле уловимый, перемешанный с бытовой философией, отголосок Фёдора Абросимова, который, наверное, вот прям также бы и сказал. Обитель человеческой жизни. И добавил бы: стоит быть аккуратнее с любовью, иначе сифилис не будет аккуратен с тобой.
Не найдя воды в коридоре, о которой говорила женщина с чёрными, будто бы закоптившимися, волосами, парень прильнул к одной из дверей, из-за которой доносились самые-самые страстные вздохи.
Он почему-то подумал, что лучше ворваться в чужую радость, нежели потревожить чужую грусть. И странно, почему?
Дверь распахнулась, под тяжестью его туши, Паша стоял на пороге.
На кровати у стены лежало два человека. Ну, как лежало, девушка то точно лежала, а вот молодой человек повис на одних руках и ногах в какой-то неловкой позе, будто бы собирался размахнуться и пробить своим тазом дыру в девушке. Павел заметил у неизвестной интересное и контрастное тату на бедре в виде распустившийся розы.