Горы и оружие
Шрифт:
— Объясните мне, что происходит, — сказал Шрамм Мак-Грегору.
Мак-Грегор молча указал на дорогу: там, в нескольких шагах перед иракским броневиком, всклубились два минных разрыва.
— Нам понадобилась бы система связи посложней, чтобы так оперативно организовать минометный обстрел, — заметил Шрамм со смешком.
— Здесь в горах вместо сложных систем связи — простое взаимопонимание, — ответил Мак-Грегор.
Мотоколонна не пыталась укрыться от огня. Видно было, как офицер оглядывает из броневика склоны в полевой бинокль.
— Махмуд!.. — зычно скомандовал Затко, так что эхо пошло по долине.
Еще один минный разрыв — на этот раз позади колонны. Слышно было, как иракские солдаты сердито кричат, пререкаясь. Но все оставались на месте. И тут бронеавтомобиль дал пулеметную очередь, но не по минометам, а по Затко, вставшему на виду у неприятеля. Крупнокалиберные пули ударили в скалу, кроша камень, осыпая землю вокруг.
— Зачем он подставляет себя под огонь? — удивился Шрамм.
— Да погодите вы, — раздраженно сказал Мак-Грегор. — Через минуту все разъяснится само.
Стоя оба открыто, на всем виду, иракский офицер и Затко принялись яростно перекрикиваться на арабском языке, полупонятном Мак-Грегору.
— Что вам здесь надо? — кричал Затко, надсаживая горло.
— Мы на гору идем! — кричал иракский офицер.
— Давай назад! — кричал Затко. — Зачем лезешь к нам? На рожон зачем прешь?
— А зачем открываешь по мне огонь из минометов?
— Поворачивай назад, посиди у себя там спокойно дня два! — прокричал Затко. — Вам сюда не положено.
— Под минометным огнем поворачивать не стану.
— Боишься, хабиби? — засмеялся Затко. — Мины вас не тронут.
— Ах ты… кривой, — выругался в ответ офицер.
Затко одобрительно шлепнул себя ладонью по ляжке, крикнул:
— Послезавтра приходи — нас тут уже не будет! Слово тебе даю.
Помедлив, офицер нагнулся внутрь броневика, приказал что-то экипажу. Мак-Грегор напряженно ждал новой пулеметной очереди. Но Затко крикнул:
— Не дури! Там за дорогой, в тылу у вас, полсотни моих бойцов!
Офицер выпрямился.
— Никого там у тебя нет, — откликнулся он. — Но ты не пугайся. Я всего-навсего водителя спрашивал, где он тут сможет развернуться.
— Вот за это люблю!..
— А в пятницу вернусь и прихвачу с собой намного больше людей и техники, — продолжал офицер. — Так что уноси отсюда ноги, Затко.
— А ты не бойся. Я у тебя твою технику не стану отнимать. На дьявола она мне?
Колонна начала пятиться, разворачиваться, а переругивание продолжалось, делаясь все крепче и сочней, и Затко похохатывал, хлопал себя по бедрам, оценивая по достоинству словесную изобретательность свою и противника.
Мак-Грегор сел на камень, перевел дух.
— Ну, повезло тебе сейчас, — сказал он Затко.
— А что?
— Ведь стоило ему подать немного назад, и он смог бы тебя запросто изрешетить.
— Да с какой ему стати? У нас сейчас с иракцами ссоры нет.
Шрамм стоя глядел, как колонна с рокотом уходит вниз по асфальтовой дороге.
— Почему они повернули вот так и ушли? Что он им сказал?
— Он объяснил им, что преимущество на нашей стороне, — пояснил Мак-Грегор.
— Оперетта, да и только, — засмеялся француз.
Засевшие по склонам курды карабкались уже вверх и тащили минометы, двуноги, стальные ящики с боеприпасами, смеясь как дети, — точно цирковой реквизит растаскивали.
— И вы всерьез рассчитываете из этих вот создать курдскую освободительную армию? — спросил Шрамм.
Мак-Грегор молчал, понимая, что спорить — выйдет только хуже. Слишком кидалась в глаза неприглядная правда. А кто и как растолкует Шрамму, чем курды дышат и чем живут?
Они вернулись к джипу, и Шрамм хлопнул Затко по плечу, как бьют поощрительно по плечу пьяного приятеля.
— За милую бы душу провел я полгода здесь у тебя, дружище, — сказал он.
— Чего это он? — спросил Затко Мак-Грегора.
— Говорит, что с радостью провел бы здесь у вас полгода.
— Милости просим, — сказал Затко. Они сели в машину, вернулись в деревню и стали ждать сумерек, когда с гор, из укрытия, возвратятся кази и Али.
Мак-Грегор не стал скрывать от кази того, что стычка не произвела на француза впечатления.
— Ясное дело — солдат, — сказал кази. — Смотрит на вещи по-военному.
Разговор происходил в комнатушке у кази. Две койки стояли у стен. Посреди, шипя, кидала с потолка белый свет калильная лампа. На койках друг против друга сидели кази и Али, и резкая светотень как бы вжимала их в стены.
— А жаль, — грустно заключил кази.
— Да так ли уж это важно? — спросил Али Мак-Грегора.
— Боюсь, что важно, — сказал Мак-Грегор.
Тоскливая убогость комнаты, лачуги, деревушки, недужный вой собаки где-то в горах, взмешанная горным ливнем грязь вокруг, густая тьма, черной тропической зарослью одевшая громаду плоскогорья, — все это налегло тяжестью на душу Мак-Грегору.
— Не удручайся, — сказал кази. — Ты сделал все что мог. Как бы то ни было, вот письма, я написал их тому, другому, французу в Париже — Кюмону. Быть может, Кюмон поймет то, что невдомек этому солдату.
— И это все, пожалуй, на что мы можем еще рассчитывать, имея в виду французов, — проговорил Мак-Грегор.
— А как думаешь, стоит ли вообще нам продолжать с ними переговоры? — спросил кази, не выпуская писем из своих худых пальцев.
— Я сам задаю себе этот вопрос, — ответил Мак-Грегор. — Но не вижу выбора. Притом время уже на исходе. Французы в любом случае хотят к концу месяца избавиться от этого оружия. Кому уж оно тогда ни достанется, лишь бы вон его из Франции.