Горы и оружие
Шрифт:
— Почему ты не телеграфировал мне из Тегерана? — спросила Кэти.
— Хотел, чтобы в Иране поменьше знали о моем присутствии… Необходимо было, чтобы мой приезд туда и отъезд прошел как можно незаметнее.
— Виделся ты с Джамалем Джанабом в ИННК?
— Нет, я не заходил к ним.
— А дома у нас ты был?
Мак-Грегор молча качнул головой.
— А знали персы, что ты в курдских районах?
— Не думаю. Я в основном автобусами добирался.
Он чувствовал: ей хочется узнать, с чем он вернулся от курдов, — и ждал напряженно. И вот наконец тревога пересилила в Кэти сдержанность.
— Они и теперь рассчитывают на тебя, не правда ли? — произнесла она. — И даже больше прежнего. Опять они тебя опутали?
— Это все ненадолго, — сказал он.
Кэти сидела прямо, чуть выставив подбородок, и в этой осанке ее так и сквозила врожденная властность и сила духа.
— Итак, ты намерен и дальше упорно вести ту же линию, не считаясь ни с чем? — сказала Кэти.
— Разумеется.
Ему хотелось спросить, чем занята была она эти десять дней. Но он промолчал, сознавая, что готов принять все, почти все на свете, даже Ги Мозеля, лишь бы Кэти сохраняла спокойствие и здравомыслие, пока он не выполнит порученного дела.
— Спать иду, — сказала Кэти.
— Я подожду Эндрю, — сказал он и остался в столовой; он был так измотан, что уснул, сидя в старом кожаном кресле.
Через полчаса его, мягко потормошив, разбудил Эндрю:
— Ты бы лег в постель.
— Я тебя ждал: хотел услышать, что тут происходит, — сказал Мак-Грегор, вставая.
— В данный момент происходят, видимо, две вещи одновременно и порознь, — сказал Эндрю. — Что касается студентов — происходит фантастическая революция; что же касается профсоюзов и всех прочих — всеобщая забастовка.
— А разве это не две составные части одного и того же?
— Внешне как будто составные, и так все это и трактуют. Но, по сути дела, они совершенно раздельны.
— И что же последует дальше? — спросил Мак-Грегор, гася свет.
— Понятия не имею. Да и никто не знает… Кстати, говорила тебе мама? Мы прочли в «Монд», что в кази опять стреляли. Как раз когда ты был там в горах.
— Нет, мама не говорила.
— Она места себе не находила от тревоги.
Они стояли на лестничной площадке и переговаривались вполголоса. Вспомнив, что Эндрю вернулся сейчас от Жизи Марго, Мак-Грегор спросил сына, как она там поживает.
— Весь вечер просидела в кухне, — ответил Эндрю. — Прислугу всю отпустила, и мы до ночи проговорили об Иране, курдах и о тебе. Из всего населения Франции, наверное, у нас одних разговор шел не о положении в стране. Я подумал, она не ложится из-за разбитых окон. Стал убеждать ее не тревожиться, идти спать. А она в ответ сказала, что ей безразлично, пусть хоть весь дом разбивают. Тут мама позвонила, спросила, не страшно ли ей будет без меня. Жизи ответила, что нет. Встала, свела меня вниз и отослала домой.
— Она была нагримирована?
— Нет. По-моему, нет. А что?
— Так, ничего, — сказал Мак-Грегор и ушел в спальню.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Утром его поразил вид Парижа. Париж напоминал осажденный город военной поры. Магазины заперты, автобусы не ходят, метро не работает, и у входов в метро, у почтовых отделений, в воротах, в подъездах, даже на немытых ступенях магазина «Сто тысяч сорочек» стоят пикеты. Красные флаги развешаны на балконах, домах, на деревьях, свисают на автостоянках со штанг, согнутых, как сломанные лилии.
Бульварами и безмолвными набережными Мак-Грегор дошел до министерства внутренних дел. Предварительно он позвонил туда, и хотя не дозвонился до Кюмона, но был тем не менее приглашен явиться. И у въезда и во дворе расставлены были солдаты-автоматчики; Мак-Грегор смог пройти в здание, лишь предъявив свой паспорт. Там его провели не наверх, в кабинет Кюмона, а в затхлую канцелярскую комнатку, в каких сидят и дожидаются просители во всех французских министерствах.
— Присаживайтесь, — сказал француз за канцелярским столом, взглянув на Мак-Грегора и усиленно опять залистав бумаги. — Мосье Кюмона нет, мосье Кюмон отсутствует. Быть может, помочь вам смогу я. Моя фамилия — Форэ.
— Дело со мной ведет мосье Кюмон, — сказал Мак-Грегор. — Скоро ли он будет?
— Затрудняюсь вам сказать. Но у меня здесь вся информация, — коснулся француз пальцами папки. — Я в курсе вашего с ним дела.
Мак-Грегор бросил взгляд на папку, сказал:
— Не думаю, чтобы я мог обсуждать вопрос с кем-нибудь, кроме мосье Кюмона.
— Уверяю вас, — сказал француз, — что я вполне компетентен и в курсе вашего дела, связанного с Курдистаном. Оно все здесь, — постучал Форэ по папке, и Мак-Грегор подумал, что в вопросе постукивания пальцами господин Форэ, бесспорно, компетентен.
— Дело весьма сложное. Обсудить его я могу лишь с самим мосье Кюмоном, — сказал Мак-Грегор. Он тотчас разгадал эту канцелярскую уловку. Он вспомнил, как двадцать три года назад наставлял его лорд Эссекс: «Если какой-либо дурак из министерства захочет умалить ваше значение, переадресовав вас подчиненному, то не обсуждайте дела — тут же откланивайтесь».
— Это неосуществимо теперь, — сказал Форэ.
Мак-Грегор встал.
— В таком случае говорить больше не о чем.