Горы и оружие
Шрифт:
— Француз допытывается, с кем, собственно, хотят курды воевать, — ответил Мак-Грегор.
— То есть как — с кем?
— Он желает выяснить, против кого направлено острие вашей борьбы — против ильхана ли, иракских ли властей, иранцев или кого-либо другого.
— А-а…
— Он хочет знать, есть ли у вас контакт с русскими, — продолжал переводить Мак-Грегор.
— Скажи ему, у нас оружие русское.
Мак-Грегор будто не расслышал, но Затко настойчиво повторил:
— Скажи ему. Что ж ты молчишь?
— Зачем я стану говорить ему заведомую ложь?
В ответ Затко указал на курда-часового. На шее у того висел новенький автомат Калашникова с гладким коричневым прикладом и широким тканевым ремнем.
— Где вы это достали? — спросил Мак-Грегор.
— У иракцев украли, — сказал Затко.
— Кто украл?
— Я украл, — ответил Затко. — Все равно француз уже признал автомат, так ты пусти ему пыль в глаза. Пусть думает, у нас тысячи таких. — Тут Затко перешел на шепот: — Выйдем на минуту. Я тебе важное скажу.
Поколебавшись, но понимая, что Шрамм не прочь остаться с кази и Али наедине, Мак-Грегор вышел с Затко из пещеры на солнцепек.
— Вот кази про единство толкует и прячется, чтобы не дать ильхану убивать братьев курдов, — сказал Затко. — А знаешь, что эта старая задница ильхан сделал на той неделе? Осведомил о нас иранских жандармов. А потом убил одного из моих дозорных на посту.
— Кази мне говорил, — сказал Мак-Грегор.
— Я вчера на иранскую сторону ездил, — продолжал Затко. — Ильхан по-прежнему рыщет там, охотится за нами — с позволения иранских жандармов.
— Но почему? Что вдруг толкнуло ильхана на такое?
— Его кто-то извне поощряет, — сказал Затко. — Неделю назад ильхан был в деревне Джурия и с крыши, мотая ослиными своими ушами и немецким пистолетом, кричал крестьянам, что перестреляет всех моих людей и каждого, кто смеет нас укрывать. Рано или поздно он убьет нас с кази, если только я прежде его не убью.
— А что говорит кази?
— Говорит, что это провокация чужеземцев.
— Он, пожалуй, прав, — сказал Мак-Грегор, сев рядом с Затко на дувале, сложенном насухо из камня. Отсюда была видна вся деревня. — Если вы начнете сейчас междоусобицу, то выгода от этого будет только иностранцам.
Затко повернулся спиной к солнцу.
— Ну, не знаю, — сказал он. — Иногда мне кажется — прав Таха, что хочет истребить всех феодалов.
— Таха не прав, — твердо сказал Мак-Грегор.
Затко указал рукой на Ардебиль — городок, чуть заметный далеко внизу.
— Там раньше жили по племенному курдскому укладу, — сказал он. — На лето все оттуда в Сулав уходили — от пыли и от жары. Ардебиль — старинный город, в нем много старых курдских домов, две воинские казармы разрушенные. Кругом города высоченная стена с воротами на мосульскую сторону. Былая курдская твердыня. А теперь это город мастеровых, с асфальтовыми дорогами, рынками, чайханами и большой мечетью. Вот где заметно, какие с каждым днем происходят в курдах перемены.
— Я знаю…
— Курды отрываются от родных гор, живут теперь, как нищие при дорогах, в гаражах, занимаются куплей-продажей, на нефтепромыслах ишачат, автобусы и грузовики водят, свои домишки краской красят. И сколько им так жить — в асфальтовой нищете?
— Знаю, знаю, — повторил Мак-Грегор. — Но эти перемены неизбежны, а в данный момент у вас иные заботы.
— Но почему неизбежны? — вознегодовал Затко. — Почему надо, чтобы не было разницы между зимой и летом, как теперь в Ардебиле? Ты чувствуешь, как мы меняемся? Поди растолкуй дело французу, когда самим даже курдам зачастую невдомек, что с ними происходит. Таха прав. Мы становимся городским народом и, значит, должны вести борьбу по-городскому.
— Я все это понимаю…
— Но какой другой чужеземец поймет это когда-либо или поймет, в чем суть наших распрей? Как понять такому вот французу, что мы хотим, о каком будущем мечтаем? Когда Таха уезжал в Париж, я сказал ему: «Никто вовеки не нарушал законов курдской чести, не урони и ты ее ничем». А Таха в ответ: «Смешно слушать твои слова». А ведь я хотел сказать лишь то, что отними у курдов честь — и ничего у нас не останется. Хотел сказать, что мы должны и впредь быть неподкупны. Чтобы он это помнил в Париже. А никакой француз не поймет этого. Да и как ему понять? Европейцы не знают, что такое честь.
— Это верно, — сказал Мак-Грегор.
— Я знаю всю мрачную изнанку горной жизни, — обвел Затко рукой горизонт. Но мы утратим все, если не защитим своих гор и селений. Вот почему я хочу убить этого старого вьючного мерина ильхана. Он все наше дело губит.
Они вернулись ко входу в пещеру, и Мак-Грегор с минуту постоял там, прислонясь к шершавому теплому камню скалы и глядя на горные склоны, покрытые теперь зеленеющим вереском, утесником, альпийским мхом. Снизу, из деревни, шел запах тлеющих углей, доносилось влажное шлепанье — это женщины стирали где-нибудь в илистом прудке. Слышен был их резкий хохот, напомнивший Мак-Грегору о грубых шутках, об открытых лицах, о свирепом чувстве равенства с мужчинами.
Вдруг Затко прислушался, сжал локоть Мак-Грегора. Один за другим раздались четыре выстрела.
— Вот видишь. И так всюду, где б ни остановились.
— А что это?
— Это Ахмед сигналит, что по черной дороге подымается отряд иракских солдат. Из Ардебиля, наверное.
— Я думал, иракские власти вас не трогают.
— Как сказать, — буркнул Затко. — Ты вызови из пещеры кази и француза. Надо что-то предпринять.
Мак-Грегор ушел в пещеру и вернулся с кази; Затко велел Гале увезти кази и Али вверх по тропе в горы. Затем, усадив француза в свой синий джип на заднее сиденье, Затко спустился за деревню и приказал там дозорным дать предупредительные выстрелы: оповестить всех остальных, залегших по склонам. Мак-Грегор сидел рядом с Затко, держа в коленях обе винтовки.
— Что он затеял? — крикнул ему Шрамм.
Мак-Грегор только зубы крепче сжал, чтобы не прикусить язык, — Затко уже свернул с дороги и ринулся с кручи вниз по скользкому скату, как горнолыжник. Дважды они чуть не перевернулись.
— Он разобьет машину! — воскликнул Шрамм.
— Держитесь крепче! — крикнул в ответ Мак-Грегор. — И молчите!
Промчавшись, пролавировав мимо расселин и каменных глыб, Затко остановил джип на уступе, бросил короткую и зычную команду куда-то за косогор. Затем выстрелом просигналил скрыто залегшим курдам, рванул тяжко рычащую машину обратно на крутой скат. Оттуда открылась асфальтовая дорога вниз, и на ней — четыре иракских грузовика и бронеавтомобиль. Затко снова просигналил выстрелом, разбудив эхо в горах.