Госпиталь. Per Aspera
Шрифт:
— Я, пожалуй, лучше полежу… — бормочу я, неожиданно вспомнив рассказ о психиатрической клинике, где его пичкали какой-то химией. Раньше я был слишком пьян, чтобы оценить эту информацию по достоинству. Теперь она обескураживает.
— Никаких полежу! — чеканит бывший солдат. — Алкоголь выветрится.
— Выветрится? Ну и что с того?
— Подъем, говорю. На трезвяк такого не увидишь! — Его лицо светится чисто мальчишеским озорством, развеивает мои подозрения. Пытаюсь сохранить серьезную мину, но, не получается. Его настрой быстро передается мне.
Типа чудачества под градусом? — я
— Пошли! — он тащит меня за собой, как локомотив вагон. Не сопротивляюсь — все равно бесполезно. Да я в принципе, уже и не против.
— Вот! — он тычет пальцем в сторону столика дежурной медсестры, безлюдного уже много дней кряду. Сначала я ничего не вижу, но потом вроде бы замечаю фигуры в белых халатах, они проявляются прямо на глазах.
— Только тихо, — шепчет афганец и едет вперед. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ним.
Приблизившись, я вижу, что две медсестры заснули прямо в «каталках» во время своего ночного дежурства. Я думаю, что имело бы смысл их разбудить и поговорить, но, в планы афганца побудка не входит. Никакого общения с медперсоналом.
— Дохлый номер, — поясняет он. — Девки ужрались до потери пульса.
— На дежурстве?
— Ты что, с Луны упал? Самое место, чтобы хорошенько заложить за воротник. — Он щелкает себя по шее двумя пальцами. Жест понятен без слов. — Объясняю по слогам и три раза, как менту. Если б они не напились, до поросячьего визга, хер моржовый мы бы их с тобой срисовали.
У столика — полиэтиленовый кулек с китайским термосом и остатками трапезы. Кажется, это обглоданный до костей куриный трупик, фантики конфет «Красный мак» и кожура от бананов. Кряхтя, перегнувшись через левое колесо своей инвалидной коляски, афганец берет термос в руки, вынимает пеньковую пробку, нюхает.
— Грог, мля, чтобы мне провалиться на этом месте. — Он делает глоток, потом вспоминает обо мне: — Будешь?
Секундные сомнения побеждает дух товарищества. Гулять так гулять.
— Буду.
Жидкость еще теплая, терпкая на вкус, и крепкая, словно ром. Вино, вероятно, перемешали с водкой, которой было значительно больше. Пряностей — тоже не пожалели.
Вытерев рот тыльной стороной ладони, он берет на буксир кресло с одной из сестер и едет к лифту.
— Давай, ты вторую, — бросает через плечо.
Волна замешательства, охватившего меня, спадает, уступив место мальчишескому задору. Мне становится весело.
— Погнали наши городских.
Я уже с трудом сдерживаю смех. Толкаю кресло со второй медсестрой вслед за афганцем. Он уже у лифта, жмет кнопку, которую я не решился беспокоить всего несколько дней назад. Лифт, как ни странно, оживает. Правда, неохотно, через силу. За массивной стальной дверью слышится рассерженное гудение пробудившихся от вековой спячки механизмов. Наконец, кабина со скрежетом останавливается на этаже. Я открываю створку двери, потом отодвигаю еще одну — внутреннюю.
Через двадцать секунд мы уже едем вниз. Два пьяных привидения, две нетрезвые медсестры, короче… экипаж машины боевой, как в известной старой песне про танкистов. По пути лифт издает мучительные звуки, будто высказывает свое недовольство по поводу неурочных ночных поездок и наших действий в целом.
Я смотрю на лица девушек, в паническом ожидании, что они сейчас проснутся, и тогда
Вне жизни…
Лифт останавливается, мы выбираемся в холл. Сейчас он вообще почти полностью залит мраком. Лишь кое-где на полу, стенах и потолке видны колеблющиеся полоски света, отбрасываемого уличными фонарями.
— Давай туда. Только тихо, на! — продолжает вести нашу экспедицию безногий ветеран.
Мы движемся к выходу, я оказываюсь в голове колонны. Уже на пороге вспоминаю, чем закончилась для меня предыдущая попытка покинуть больницу. Замираю, как солдат, наступивший на мину-растяжку. Афганец со своей сестрой врезается в меня на полном ходу, и выталкивает наружу, как пробку из бутылки.
Через мгновение мы уже катим коляски по асфальтированной дорожке в парке. Со мной все в порядке. В относительном, я бы так сказал. Никакого света, никаких вспышек, ничего. Я вдыхаю полные легкие свежего воздуха. Он терпкий и полон ароматов увядания, освежает и одновременно навевает грусть. Осень в самом разгаре, не иначе.
— О! — довольно выдыхает Афганец, паркуя коляску со своей медсестрой под раскидистым каштаном. Он практически потерял листву и теперь похож на корягу из заколдованного леса, воткнутую в землю злым волшебником оберегать окрестности. Я ставлю «свою» коляску по соседству, борт в борт «его».
Меня снова распирает от смеха, и я сдерживаюсь как могу. Чувствую, что еще чуть-чуть и меня прорвет, будто плотину в половодье.
— Тихо ты! Тихо, на! — пытается успокоить меня (а может и себя, потому что за маской негодования легко угадывается неудержимое веселье) Афганец.
— Отступаем, — командует он.
На обратном пути раздумываю над тем, что на этот раз вылазка за пределы госпиталя прошла без эксцессов.
Может, потому что я не думал о побеге?
Пока я размышляю об этом, вваливаемся в вестибюль. Садимся в лифт и уже не сдерживаем хохота. В пустой больнице с первого на четвертый этаж подымается кабинка смеха.
— Круто… — говорит ветеран, когда мы выбираемся из кабины лифта у себя на этаже. — Как в молодости.
Точно! — хочется ответить мне, но буквы застревают в глотке. На этаже, в паре метров от двери лифта, посреди коридора нас уже дожидается одна из дежурных медсестер. Та, которую вез Афганец. Сейчас, когда она стоит, руки в боки, с необычайно раздраженным лицом и злыми бегающими (пацан, инвалид, пацан, инвалид…) глазами, она уже не кажется милой спящей феей, почти добровольной участницей ночной шутки.
Nemesis, — вот что успевает пронестись в моей голове перед началом скандала…
— Ну ты тварь и попала, — не громко, но необычайно убедительно говорит медсестра моему спутнику. Только теперь замечаю странную гулю у нее на затылке, кажется, лет двадцать назад такие называли шиньонами, сейчас этот предмет дамской прически представляется столь же нелепым, как и изыски каких-нибудь венецианских модниц пятнадцатого столетия, намеренно оголявших лбы. Да и халат на медичке слегка чудаковатый, ныне в ходу повсеместно полиэстер и прочие суррогаты из нефти, одежда незнакомки пошита из добротной хлопчатобумажной ткани. Сегодня такую не найдешь днем с огнем.