Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия
Шрифт:
– Работу вчера заставили делать трудную, и вообще, не по моему профилю!
– пожаловался демон.
– Чуть в барабашку не деградировал!
При упоминании о барабашке Бальберит болезненно скривился, и тут же перешел к делу.
– Надо, чтобы она ему отдалась, - он указал вниз, на кровать, где Люба отчаянно боролась одновременно и с доном Хуаном, и с собственной симпатией к нему. Двое на одного (вернее, на одну) - силы, конечно, не равны.
– Она ему и так отдастся, - проворчал Саллос, - не впервой.
– Послушай, сделай, как я говорю, - вкрадчиво
– Что творится в этом замке, не понимаю...
– тяжело вздохнул Саллос, натянул свой лук и пальнул в Любу.
Светящаяся розовая стрела поразила мадам Вербину в... неудобно сказать, куда, и исчезла под каленой сталью "сейфа".
Люба почувствовала только, как ее будто ужалило что-то горячее, и тут же, буквально задохнулась от желания. Не в силах понять, что с ней происходит, она попыталась сопротивляться, но не утерпела и пяти секунд. Ее руки сами, словно хищные лианы обвили шею дона Хуана, а ноги сомкнулись вокруг его бедер.
– Как долго продержалась, - заметил Саллос, опершись на свой лук, - может, у стрел срок годности вышел? Как ты думаешь?
Маленький демон озабоченно взглянул на Бальберита, снова поправив свои опустившиеся на лоб рога.
– Да нет!
– махнул рукой черт.
– Феминизм, знаешь, эмансипация...
На свое счастье, измученный вчерашней передрягой, Саллос так и не понял о чем речь, а узнавать поленился.
Де Бальбоа же впал в эротическое безумие. Сопротивление доньи Инесс возбудило его так сильно, что он вообще перестал что-либо соображать и только шептал:
– Дай мне любовь!
– сжимая в объятиях Любу. Зажав ей рот страстным поцелуем, он принялся срывать с нее одежду.
– Что вы делаете...
– прошептала Люба. Она почувствовала, что еще чуть- чуть и лишится сознания от избытка чувств. "О, Боже! Я вступаю в случайную половую связь!".
Дон Хуан тем временем раздвинул ей ноги и приготовился войти. Нацелился словно таран на ворота осаждаемого города... И...
– У-и-а!!!! А-а-а-а!
– раздался оглушительный крик, и любовник упал рядом, держась за причинное место. Он издавал такие стоны, что можно было подумать - попал в капкан этим самым причинным местом.
– Что с вами?
– спросила Люба, прижав руки к груди и вытаращив глаза.
– Пояс!
– простонал дон Хуан, лицо которого в этот момент выражало странную смесь боли, обиды, гнева и самоиронии.
– Пояс?
Люба опустила глаза и увидела, что на ней благополучно закреплены оковы непорочности!
– Ой-...
– только л смогла выговорить она. Получилось с неподдельным сожалением.
– М-дя-я-я...
– протянул Саллос, посмотрев на поникшего Бальберита, и попытался его утешить, - мы сделали все от нас зависящее.
Мы же не виноваты, что кто-то нацепил на нее этот дурацкий пояс! Не переживай так! Со мной вчера вот знаешь, что приключилось? Сижу я...
– Некогда!
– крикнул Бальберит, прерывая рассказ коллеги.
– Я, кажется, знаю, кто нацепил на нее этот пояс! Но это никого не спасет!
– прошипел со злостью черт и, дернув хвостом, растворился в воздухе. В следующий миг он уже пулей летел по дымоходу в покои Алонцы.
– Щас вам будет маппет-шоу!
– проскрежетал черт сквозь стиснутые зубы, вытаскивая из кармана несколько снимков, запечатлевших дона Хуана и донью Инесс в самом недвусмысленном положении. И как он успел так быстро их сделать?
Саллос печально посмотрел ему вслед и пожал плечами.
– Не пойму я, что творится в этом замке, - повторил он еще раз. Сиротливо устроившись в холодном дымоходе, он положил под голову лук и мгновенно уснул.
– Зачем тебе понадобился этот писькин панцирь?
– никак не мог успокоиться дон Хуан.
– О, святая Магдалина! Неужели это дон Карлос перед смертью заковал тебя, чтобы отомстить за свои рога?
– Как ты смеешь?!
– воскликнула Люба и вспыхнула от праведного гнева.
– Ах, Инесс! Надо мной все потешаются, что, живя с тобой в одном замке, я еще не разу не побывал в твоем уютном гнездышке, - и безобразник щелкнул по металлу в том месте, где у мадам Вербиной находился весьма чувствительный орган.
– Единственный мужчина в округе, между прочим. Исключая тот случай, когда мы дурачили твоего духовника. Несчастный отец Эрменегильдо! Кстати, он все еще надеется наставить тебя на путь истинный? Или после смерти дона Карлоса скажет, наконец, все что о тебе думает? Он так терзается каждый раз, когда ему рассказывают об очередной твоей измене мужу, что от смеха помереть можно! Бедный, дону Карлосу ничего не расскажешь - жалко несчастного благородного рыцаря...
– дон Хуан скривил овечью физиономию, изображая терзающегося отца Эрменегильдо.
– Прекратите немедленно!
– Люба вскипела и даже замахнулась на де Бальбоа.
– Ты решила поиграть в недотрогу? О, это, забавно. Продолжай! К сожалению, не многие решатся лишать тебя столь закаленного целомудрия, - и насмешник опять щелкнул по стальной поверхности "помощника нравственности".
– А, может быть, я испытываю к вам чувства!
– патетично воскликнула Люба, не зная, куда деваться от несправедливых обвинений дона Хуана. Она ведь все-таки не эта стерлядь, донья Инесс...
– Чувства?
– дон Хуан приподнялся на локте.
– Хм... Тогда выходи за меня замуж.
– Мысленно он воскликнул: "О, Гремор! Помоги!".
– Ну, я не знаю...
– Люба опустила глаза, перебирая руками рюшку, вокруг своего "лобкового декольте".
– Мы так мало друг друга знаем...
И тут мадам Вербина поняла, что ляпнула не подумав. К счастью, дон Хуан истолковал эту оговорку самым пошлым средневековым образом.
– Как только, ты найдешь ключи, сможешь познать меня так глубоко, как не знала еще ни одного мужчину, - и дон Хуан с гордостью продемонстрировал Любе орудие любви, которым наградила его природа. Мадам Вербина чуть было не стала заикой. Такого она не то, что никогда не видела, представить не могла!