Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия
Шрифт:
– Эй! Что случилось?
– спросил он у ближайшего крестьянина, сидевшего на телеге, нагруженной яблочными корзинами.
– Не знаю, похоже, наши чернорясные братья совсем спятили, - ответил крестьянин и сплюнул на землю.
– Поговаривают, будто они ищут каких-то папских агентов.
– Ха! Вот это шутка, доминиканцы боятся папских агентов? Все радио, что собака вдруг испугалась кости.
– Зря смеешься, шут, - сердито буркнул Крестьянин, - слишком странные дела творятся в последнее время в ордене. Говорят, будто отец Бартоломео готовится
– Ха-ха-ха!
– Ромуальд схватился за живот.
– Ой, умора! Знавал я одного одержимого! Он считал себя непорочной девой!
Крестьянин махнул рукой на трубадура и отвернулся. Ромуальд, улучив момент, тут же ухватил из ближайшей корзины яблок, сколько смог унести в двух руках и мгновенно скрылся в толпе.
Внимание трубадура привлекли силуэты старухи и монаха-францисканца. Оба сильно нервничали. Ромуальд влез на козлы какой-то крытой повозки, чтобы получше разглядеть этих персонажей.
– Батюшки! Да это же кормилица светлейшей доньи Инесс! Так-так... Интересно, что за тело они везут?
– Эй!
– кто-то толкнул Ромуальда в спину. Тот обернулся и увидел, что это здоровенный бородатый мужик с огромным бельмом на глазу, а за его спиной целая стайка прехорошеньких девиц.
– Оля-ля!
– воскликнул трубадур.
– На богомолье едете, девушки?
Девицы ответили дружным хохотом, мужик зарычал и замахнулся хлыстом.
– За погляд тоже платить надо!
– рявкнул он.
Ромуальд послал девицам воздушный поцелуй и собрался смыться, но верзила поймал его за шиворот и поднял в воздух, как будто трубадур ничего не весил.
– Посмотрел - плати!
– зарычал он еще громче и погрозил трубадуру плеткой.
Скучающие путники, ожидающие досмотра у ворот, тут же окружили ссорящихся в надежде на хорошую драку.
– Стой!
– завопил Ромуальд.
– Я заплачу тебе!
По толпе прокатился вздох разочарования. Однако, как только мужик поставил трубадура на землю, тот поднял руку в воздух, требуя тишины. Затем вытащил из кармана серебряный пистоль и показал народу. Потом поднял его на уровень глаз верзилы и держал так несколько секунд. После этого громко и четко, словно королевский глашатай, зычным голосом объявил:
– Трубадур! Ромуальд заплатил сутенеру за погляд его веселых девиц видом своих денег! = И в следующую секунду проскользнул под брюхом лошади и исчез. Толпа разразилась зычным хохотом. Верзила щелкнул хлыстом, издал горловой рык и вернулся в повозку к "птичкам", под их дружный смех и колкости. Ромуальд, пробираясь под лошадями и петляя между телегами, поравнялся с Ариадной Парисовной и отцом Эрменегильдо.
– Несете на ярмарку своего покойничка?
– спросил он у францисканца, ловко запрыгнув к нему на козлы.
– Развлечь его собрались, или выгодно сбыть какому-нибудь чернокнижнику? Отец Эрменегильдо беспомощно обернулся к Ариадне Парисовне.
– Неужто это покойный дон Карлос?
– продолжал вещать Ромуальд.
– Точно он! Рогоносец хочет посмотреть, как сожгут его неверную жену?
– Донья Инесс была достойной женщиной!
– пылко начал защищать свою духовную дочь отец Эрменегильдо, и добавил смущенно, - когда-то...
– Вот именно, святой отец, была. Очень верно подмечено! Была достойной женщиной лет эдак пятнадцать назад, в младенчестве. А потом совершенно испортилась! Не ваше ли это тлетворное влияние?
– и Ромуальд подмигнул францисканцу одним глазом, одновременно слегка толкнув локтем под дых.
Ариадна Парисовна не смогла удержаться от улыбки, глядя на полное праведного возмущения лицо монаха и глумливую физиономию Ромуальда.
– А ты чего смеешься, бабуся?
– трубадур перекинул ноги и сел лицом к Ариадне Парисовне.
– Даже я своими глуховатыми ушами слышу, как тебя кличет апостол Петр. Прямо зовет, не дозовется: "Ау!
– кричит - Урсула! Где ты?!".
Госпожа Эйфор-Коровина не смогла сдержаться и прыснула со смеху. Ромуальд всплеснул руками:
– Святой отец, почему она смеется? Ума не приложу! Ведь не может же она, своими столетними, глухими, как лоно монашки, ушами, слышать то, что я говорю! Не иначе, как под рубашкой ее уже щекочут черти. Вы должны что-то предпринять! Этого нельзя допустить! Что же вы сидите, как клуша на яйцах? За дело!
– и Ромуальд начал энергично разворачивать отца Эрменегильдо к Ариадне Парисовне.
– Но что... Позвольте! Что вы делаете?
– возмущался праведный францисканец.
– Как "что", вы ведь не позволите; чтобы несчастную бабушку до смерти защекотали черти в вашем присутствии! Ну, проявите же христианское милосердие!
Нахал схватил руку отца Эрменегильдо и начал творить ею крестное знамение над Урсулой.
– Что ты делаешь, нечестивец!
– возмутился францисканец; отдергивая руку.
– Как? Вы - нечестивец?
– Ромуальд в ужасе проложил ладонь ко рту.
– Нет, это ты нечестивец!
– Но ты же сам только что сказал: "что ты делаешь, нечестивец?".
– Это я сказал про тебя!
– Но рука-то была твоя...
Под эту перебранку телега с монахом, Ариадной Парисовной, Ромуальдом и доном Карлосом подкатила к воротам. Отец Эрменегильдо этого совершенно не заметил, потому что как раз в этот момент, войдя в раж, отлучал трубадура от церкви.
– Я отлучаю тебя!
– так и крикнул. Но Ромуальд не растерялся.
– А я отлучаю тебя!
– Что?! Да как ты можешь отлучить меня?
– А как ты можешь отлучить меня?
– Я священник!
– А я верующий христианин! Даже Бог не может запретить мне в него веровать!
– Я тебя отлучаю!
– Нет, это я тебя отлучаю!
– Я лишаю тебя права быть божьей овцой!
– А я увольняю тебя из моих пастырей! Вот так и говорю: пастырь - пошел вон!
Стражник, меланхолично смотревший на все это безобразие, молча перевел глаза на Ариадну Парисовну.