Госпожа леса

Зимина Иннесса

— Вы вырезали игрушки? — снова удивилась Элинэя, что-то она не замечала следов пребывания детей в его доме.

Ладан печально улыбнулся ей, обнажая поредевшие зубы. Сейчас, вглядываясь в его осунувшееся морщинистое лицо, Элинэя подмечала давнюю грусть в его глазах.

— Было дело. Вырезал для племянников. А этого волчонка я вырезал для Гарвина.

Ладан умолк, задумался о своем, больше не обращая внимания на Элинэю, а она взяла с себя слово вновь заговорить с пасечником о прошлом. Правда, возможность представилась ей только поздним

вечером, когда все разошлись по комнатам. Рен спокойно заснул, и его не тревожила болезнь, и тогда Элинэя покинула снимаемую ей и Гартом с Элой комнату. Ладана она нашла в опустевшей кухне. В углу топилась печь, и от этого в помещении было тепло и уютно. Старик стоял у окна и вглядывался в раскинувшуюся снежную даль.

— Так и думал, что еще найдешь меня, — сказал он, оборачиваясь к ней.

В его голосе не слышалось упрека или удивления. Только какое-то смирение, разбавленное печалью.

— Верно, про игрушку хочешь расспросить?

Элинэя едва заметно кивнула. Ее намерения старик легко разгадал. Игрушка по-прежнему была в ее руках, а в глазах ведуньи читался невысказанный вслух вопрос.

— Вы сказали, что подарили ее племяннику, — напомнила Элинэя, — но почему тогда игрушка не у него?

Старик покачал седовласой головой и опустил взор, не решаясь смотреть на Элинэю.

— Гарвин… так и не вырос, — совсем тихо произнес он, — ему было восемь, когда я вырезал для него этого волчонка, — старик расплылся в улыбке от воспоминаний, — помню, как он долго упрашивал о нем. Каждый раз, как приезжал из соседней деревни со своей матерью, сестрой Мирры, бросался обнимать нас, а после выпрашивал для себя игрушки.

Элинэя слушала старика и улыбалась вместе с ним этим далеким и теплым воспоминаниям.

— Видишь ли, боги не дали нам с Миррой детей, и всю свою любовь мы отдавали племянникам. У Гарвина есть еще старшие братья и сестры. Теперь-то они уже и сами родители, а вот Гарвин… — Ладан тяжело задышал, как будто ему перестало хватать воздуха. — У него никогда не будет собственных детей.

Элинэя к тому времени уже догадалась о печальной участи мальчика, но расспрашивать об этом напрямую никак не решалась. И Ладан, почувствовав это, сам заговорил о произошедшей много лет назад трагедии.

— Однажды сестра Мирры приехала к нам погостить вместе со всеми своими детьми. Дом у нас вон какой — места всегда всем хватало.

Он перевел взгляд за окно. Вновь всмотрелся в снежную даль. Можно было подумать, что там он видел свою молодость, маленьких племянников, играющих во дворе. И среди них Гарвина.

— Каждому племяннику и племяннице была своя комната. И та, которую вы заняли, принадлежала Гарвину. Он очень любил эту комнату. Всегда прятал в ней свои находки. Камушки и ракушки со дна реки, жуков, которых ловил на лугу. А однажды приволок рака. Вот была потеха! И криков от Мирры, — Ладан рассмеялся.

На глазах старика проступили слезы, и он вытер их трясущейся рукой.

— Гарвин любил проводить время на реке.

Много плавал и нырял. Мог уйти с рассветом и возвратиться только к обеду, переполошив в доме всех женщин. А однажды он ушел…

Ладан неожиданно умолк, и Элинэя поняла, что продолжения она так и не услышит.

— Мне очень жаль.

Старик всхлипнул и затряс опущенной головой.

— Надо было слушать Мирру и не пускать его на реку. Все могло бы обернуться иначе.

— Вы не могли знать.

Ладан украдкой утер слезы и бросил виноватый взгляд на Элинэю.

— Знаешь, девочка, временами накатывает такая тоска, что все становится безразлично. А ведь поначалу нам было невмоготу, Мирра даже собиралась уехать с сестрой в их деревню, а потом вспомнила.

Старик оборвал себя на полуслове и снова опустил глаза. Видимо, смотреть на Элинэю, которая пришла за правдой, было совсем невыносимо. Но ведунья не торопила его и терпеливо дожидалась продолжения его истории.

— Потом Мирра вспомнила про него.

— Про Кириана, — догадалась ведунья.

Ладан кивнул, вновь бросая тревожный взгляд за окно.

— Мы в Медунцах все зовем его так. Кириан. Но вряд ли у него одно имя. Видишь ли, он не просто сирота… ребенок… он все те дети, которые так и не выросли… которых мы схоронили в реке.

Шокированная такой правдой Элинэя не сразу нашлась с ответом.

— Ты может задавалась вопросом, почему в Медунцах нет кладбища.

— Оно есть. Но в лесу, — едва слышно вымолвила догадывающаяся о причинах Элинэя.

Ладан кивнул.

— Да, в лесу. Это чтобы приезжие не заметили того, что похоронены там одни старики да люди в годах. А совсем юных нет.

Элинэя еще не до конца пришедшая в себя от услышанного, подошла к столу и медленно опустилась на пустующий стул. Она глядела на старика и не узнавала больше. От него как будто осталась одна лишь тень.

— Тех детишек, которые никогда не повзрослеют, у нас в деревне отдают не земле, а Медовой. Так принято. Они все схоронены на ее дне.

Элинэе сразу же вспомнились слова Кириана про мать.

— Он ведь не нечисть и не дух, — поняла она наконец.

Ладан усмехнулся:

— Он дитя Медовой. Он — то, что дала тоскующим родителям река, ответившая на скорбь и боль от утрат.

— Кириан говорил моя мать и кормилица, — повторила слова мальчишки Элинэя.

— Да, Медовая мать, что породила его и оставила ему память тех детей.

— В нем живет чужая память?

— Он помнит все, что помнили и наши дети. Когда Мирра приходит на берег реки, он зовет ее доброй тетей и просит, чтобы она принесла ему сладкого пирога с земляникой и деревянную игрушку от меня.

— Милостивые боги, — зашептала Элинэя, — выходит, он — это память ваших детей? — Она затрясла головой. С подобным ей и в самом деле еще не доводилось сталкиваться. Но пока что она не понимала другого: — Но, скажите, при чем здесь все эти уговоры у реки?

Старик горько усмехнулся.