Готика Белого Отребья
Шрифт:
– О, нет. Мне было девять, Бинни - десять, а Николо, наверно, двенадцать. Я скажу тебе, для трех бедных детей из Квинса мы были закалены, как сутенеры с 42-й улицы. И знаешь, что? Они никогда не сообщали об убийствах в полицию, потому что большинство из них были нелегалками. Скажу тебе, мы с братьями были настоящими добытчиками, - массивный мужчина скрестил руки на груди и кивнул.
– Хорошие времена были, старик, хорошие времена. Знаешь, когда я учился в средней школе, держу пари, я задушил тридцать или сорок этих ко-со-гла-зых.
– М-м-м, косоглазые, да, - промычал Писатель, потому что другого ответа придумать было невозможно.
– Это совершенно уникальный подход к теме обряда посвящения, который может соперничать даже с «Деревянной лошадкой» Д. Г. Лоуренса[68].
– Чего?
К счастью, взрывное восклицание блокировало необходимость дальнейших разговоров между Оги и Писателем. Это был гортанный стон, вырвавшийся изо рта Поли, когда что-то, явно нежелательное, наполнило рот Дон.
– О, бля, дорогуша. Ты сосешь член лучше, чем моя первая няня!
Эта высокая похвала, казалось не произвела на Дон должного впечатления, потому что теперь она скривилась и склонилась над мусорным ведром.
– Эй, Калича! Ты же не собираешься оскорбить меня, выплёвывая?
– Точняк, - сказал Оги.
– Настоящие дамы никогда не выплёвывают. Они проглатывают всю кончу и просят добавки.
– И третий раз!
– закричал Поли.
– Точняк, босс, и четвёртый...
– И пятый, и шестoй!
– a потом - вы удивитесь?
– они оба разразились хохотом.
Дон опустила плечи, собралась с духом и сглотнула.
– Хорошая девочка!
– cказал Поли, застегивая ширинку.
Дон схватила пиво Писателя и принялась жадно пить.
– Ну, ребята, было весело, - сказал Поли, потирая руки. Он повернулся к Писателю и показал на него пальцем.
– И с тобой тоже. Ты мне нравишься.
Оги подмигнул ему.
– Это хороший знак, приятель.
– Ты - мой новый талисман на удачу!
– воскликнул Поли, и оба мафиози вышли из комнаты.
Дон напряжённо ждала, скрестив пальцы. Возможно, она даже бормотала безмолвную молитву, как просительница, умоляющая о прощении… пока не захлопнулась задняя дверь.
– Боже мой, если мне придётся ещё раз, блядь, сосать маленький член этого психопата! Я сама залезу в крематорий.
Писатель мог бы рухнуть от облегчения, что предыдущая обезболивающая интерлюдия закончилась
– Я думал, они никогда не уйдут. Думаю, я даже уже был готов, что они пристрелят меня, - cказал Писатель. Когда Дон вернула ему пиво, он рассудительно отказался.
– Нет, нет, ты допивай.
– Ты что, думаешь, я какая-то больная?
– Вовсе нет, Дон. Но учитывая тот факт, что Поли только что кончил тебе в рот, несомненно, на бутылке теперь есть молекулярные следы его спермы. Поэтому я предпочёл бы не переносить их себе в рот.
– Пошёл ты, - сказала она и допила остатки.
– В следующий раз сам сосать ему будешь.
Писатель воздержался от дальнейших комментариев и, вооружившись свежим пивом, вместе с Дон вернулся к большой двери.
Когда они вошли, Сноуи была похожа на оленя ночью, в свете фар. Она подошла и обняла Дон.
– О, Боже милостивый, я была уверена, что эти сумасшедшие убьют тебя!
– oна громко и влажно поцеловала Дон в лицо.
– Я всё время слышала, как они смеялись и кудахтали, словно пара дьяволов!
Дон ещё была ошеломлена своим предыдущим испугом и неприятностью того, что ей пришлось проглотить всего несколько минут назад. Она попыталась оттолкнуть Сноуи.
– Милая, пожалуйста. Сейчас не время.
Сноуи отошла от неё, надув губы.
– Ну, чёрт возьми, я же переживала за тебя!
– Мне очень приятно, но я сейчас не в настроении.
Писатель не обратил внимания на их сантименты; его внимание было приковано к бледному распростертому телу, что лежало на длинном металлическом столе под единственной желтой лампочкой.
Вот он или ОНО. Толстолоб.
Синевато-банановая бледность выглядели жутко в полумраке, толстая труба плоти, которая была его гениталиями, казалась чем-то потусторонним. От общего его вида создавалось впечатление поля статического напряжения, усиленного присутствием чёрного пластикового пакета, который скрывал загадочную шишку, которая была его головой. Писатель приблизился на шаг или два, спрашивая себя: неужели я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собираюсь снять мешок и увидеть лицо легенды? Затем он отошёл. Необходимой силы духа у него в яичках не было.
Но пришло время ответов.
– Девочки, теперь, когда Поли и Оги ушли, вы обе расскажете мне всё, что знаете о Толстолобе. Я хочу узнать его прошлое, возраст, его историю. Кроме того, я также хочу узнать, почему из всех возможных мест он именно здесь все эти годы, - но когда он перевёл взгляд на девочек…
Нет, нет, нет…
Дон лежала на полу, а Сноуи ловко вставляла и вынимала из её влагалища длинную стекляную пробирку - точнее из пульсирующего влагалища.
– Господи, девочки! Уделите уже мне время! Я заплатил вам за него!
– закричал Писатель.
– Займетесь своими шалостями позже!
Но они не собирались делать это позже. Голые бёдра Дон заерзали на полу, когда Сноуи наклонилась ближе, чтобы смачивать языком процесс вставки и извлечения. Обнаженные груди Дон раскачивались в такт движениям (и при этом это были внушительные груди), она сильно сдавливала каждый сосок указательными и большими пальцами.