Грани миров
Шрифт:
„Это не только проблема гинухцев, дедушка, — со вздохом ответил я, — это проблема всей страны. Убивая друг друга, люди не думают, что с каждой жизнью уходят будущие поколения. Это горько, но не в моих силах оживить братьев“.
„Но жены твоих братьев не могут остаться бесплодными, они должны иметь детей. По мусульманским обычаям мужчина может иметь несколько жен, и наши мужчины часто имели до четырех домов, хотя большевики запретили этот обычай. Сабина — прекрасная и мудрая женщина, но она должна понять, что может родить лишь раз в год. Ты же можешь и должен иметь много детей“.
Мы были потрясены его словами и не знали, что ответить. Дед и не ждал скорого ответа — он поднялся и с необычной почтительностью поклонился Сабине, а потом вышел. В ту ночь моя жена долго плакала, а под утро сказала:
„Наверное, дедушка прав, и все законы цивилизации — ничто по сравнению с обычной житейской мудростью. К тому же мы сами выбрали этот путь, сами ушли от цивилизованного мира. Думаю, ты действительно должен взять в жены Мариям и Фирузу“.
Мне не сразу удалось психологически себя переломить, хотя никто никогда не смог бы назвать меня безукоризненно верным супругом — в жизни моей случалось всякое. Но это были случайные и мимолетные связи с малознакомыми женщинами, а на Мариям и Фирузу я привык смотреть, как на сестер. Однако Сабина и дед были правы, поэтому Мариям и Фируза все-таки стали моими женами.
Это случилось двадцать лет назад, моей младшей жене Лейле тогда было только пять лет. Она могла найти себе ровесника, но, став взрослой, заявила, что никого, кроме меня не полюбит, пришла к Сабине и попросила у нее разрешения стать моей четвертой женой. Ей было в то время семнадцать, мне за сорок, но ее словно бес обуял — пыталась даже наложить на себя руки. В конце концов, она вошла в мой дом, родила мне троих сыновей и стала хорошей женой, но это, конечно, исключительный случай — когда подросло послевоенное поколение, необходимосгь многоженства сама собой отпала. Да и наше селение уже не изолировано от всего мира, как прежде.
В первые годы мы лишь изредка и тайком наведывались в Рутул или в Тлядал к бежитинцам, чтобы узнать новости, но после смерти Сталина постепенно вышли из подполья. Теперь вокруг нас много сородичей — после Двадцатого съезда гинухцы и хваршины возвращаются в свои дома. Многие ругают Хрущева, но, наверное, мы именно его должны за это благодарить.
Сейчас мы уже официально имеем статус населенного пункта, у нас есть своя партийная ячейка, есть школа, есть сельсовет, где регистрируются браки и рождения детей. Мы перекинули через пропасть широкий мост, по которому может проехать даже тяжелый грузовик, расчистили дорогу — короче, пытаемся наладить связь с миром, хотя без электричества пока трудно о чем-то говорить. Это все я вам рассказываю для того, чтобы вам стало яснее, когда я перейду к главному.
Главное же то, что здешний климат прекрасно влияет на здоровье. Через два месяца после того, как я попал сюда, дрожь в руках исчезла, а ослепший глаз начал видеть. Это тем более странно, что врачи в госпитале меня предупредили: глазной нерв погиб, глаз навсегда останется слепым. Один из наших парней в детстве повредил себе левую ногу, и она всегда была на несколько сантиметров короче правой. Однако вскоре все заметили, что он перестал хромать. Возможно, это вода из горячих источников обладает чудодейственной силой, а может быть, молоко наших коров и коз. Да вы и сами видите, с какой удивительной быстротой срослись ноги у Прокопа и позвоночник у Юры.
Сейчас у меня мечта — провести в село электричество и телефонную связь, проложить широкую дорогу, чтобы больные люди отовсюду могли приехать сюда отдохнуть. Но все тормозит санэпидстанция — везде находят этот микроб и налагают вето на все мои планы. Пока местность считается зараженной, говорить о финансировании каких-то работ здесь бессмысленно. Один деятель в Махачкале предложил даже нам всем отсюда переселиться на равнину, а местность подвергнуть дезинфекции. Представьте себе — подвергнуть дезинфекции уникальный уголок природы! И из-за чего — из-за микроба, который никому еще не принес вреда. Но я в микробах ничего не понимаю, поэтому и прошу вас, как ученого, мне помочь. Мне нужно ваше личное заключение» Сергей выслушал рассказ Рустэма Гаджиева с живейшим интересом.
— Разумеется, я же сказал, что сделаю все, что смогу, — ответил он, — но я могу взять для исследования лишь образцы ваших продуктов, а что касается крови людей и животных, то все не так просто. Одним словом, необходимы реактивы, предметные стекла, пробирки и прочая ерунда, чтобы я смог сделать забор крови, обработать образцы и в первозданном виде доставить их в свою лабораторию, а здесь…
— Я об этом уже подумал. Мой сын Дагир завтра отправится в Тбилиси — составьте список всего, что вам нужно.
— Тогда проблем нет. И еще, если можно, то пусть ваш сын Дагир из Тбилиси отправит телеграмму моим родным в Ленинград — боюсь, они волнуются, не зная, где я и что со мной.
— Конечно, Дагир отправит телеграмму, не беспокойтесь. Чем еще я могу помочь? Буду счастлив сделать для моего уважаемого гостя все, что в моих силах.
Сергей улыбнулся:
— Да? Спасибо. Если так, то мне хотелось бы услышать легенду о Стране Синего Оленя.
Рустэм тоже улыбнулся, потом лицо его вновь стало серьезным.
— Это предание пришло с тех времен, когда гинухцы, бежитинцы и хваршины еще не верили ни в Христа, ни в Магомета, — сказал он, — они верили в магию, чертей и джиннов — хозяев лесов, гор и рек. Каждый тухум поклонялся своему священному животному.
— Что такое тухум?
— Тухум объединяет людей, связанных родственными связями. Если, например, священным животным тухума был тигр, то после смерти душа человека этого рода могла поселиться только в теле тигра. Тиграм приносили жертвы, устраивали в их честь праздники. Были тухумы, поклонявшиеся змеям, черепахам, зайцам, медведям и даже шакалам. На высокой горе с плоской вершиной жили прорицатели, чьи души после смерти селились в оленях. Священный олень имел особый дар — он мог обозреть всю Землю и увидеть будущее. Когда шкура оленя чернела, это предвещало приход чумы или оспы. Красный цвет — к засухе и пожарам, желтый — к богатому урожаю и спелой пшенице, белый — к голоду и наводнениям, зеленый — скот будет упитанным, и родится много детей.
— А синий?
— Тут сложная взаимосвязь, но в старых легендах бесполезно искать логику. Синий цвет — цвет неба и цвет смерти, потому что в небо уходит все, чему нет места на земле. Страна Синего Оленя — место, откуда придет весть о скором конце всего живого. Поэтому люди всех тухумов каждый год в первый день весны со страхом и надеждой взирали на вершину горы. И каждый раз благодарили духов за милость, потому что еще ни разу шкура священного оленя не приняла синего цвета. Голод же, засуха, наводнение и даже чума — это еще не конец, потому что на смену черным и белым дням придут желтые и зеленые, пшеница заколосится спелым колосом, и дети огласят мир своим криком.