Грани миров
Шрифт:
Я понял, что таким образом Саджая выполнял мою просьбу, несмотря на все сказанные мною в гневе слова. Что ж, недаром, видно, я в студенческие годы помогал ему писать контрольные и покрывал его перед невестой, когда он пускался в загул с девочками после каждой удачно сданной сессии.
„Поеду“.
„Ну и хорошо, ну и ладно. Я на минуту вас оставлю, прошу прощения“.
Он торопливо поднялся и вышел, оставив меня с Богдановым. Тот подождал, пока за Вано закроется дверь, потом негромко сказал:
„Ситуация в районе действительно сложная, товарищ Гаджиев. Не все правильно понимают решения
Я смотрел на него, и мир прежних моих понятий о ценностях рушился — даже война не смогла сделать с моей душой то, что сделали слова этого человека. Лицо мое было спокойно, когда я подтвердил свое согласие быть их осведомителем и подписал какие-то бумаги.
Восьмилетний Гаджи остался пока в Тбилиси — с семьей рутульца, жившего в нашей квартире. Приехав в район Ведено, мы с Сабиной быстро отыскали наших родных и младшего сына Володю. На следующий день после приезда у меня состоялся долгий разговор с дедом — я сообщил ему все, что говорил Богданов, и откровенно признался:
„Я должен был подписать согласие сотрудничать с ними — иначе эту работу доверили бы не мне, а другому человеку“.
Дед не придал моим словам никакого значения, сказал:
„Все знают, что ты в нашем роду самый умный — поэтому тебя и послали учиться в город. Никто не поверит, что ты сможешь доносить на своих родичей, хоть подписывай ты десять бумаг. Но сейчас у нас и вправду тяжелое время — люди не могут быть довольны, если рушат их дома, а их самих изгоняют в чужие места. И что скажут чеченцы, когда вернутся и увидят, что мы живем на земле их предков? Разве мы враждовали с гинухцами и хваршинами, скажут они, что гинухцы и хваршины пришли и забрали наше жилье? Поэтому многие горячие головы хотят забрать женщин, детей и тайно уйти отсюда — вернуться домой“.
Я встревожился:
„Это безумие, дедушка! Люди из НКВД сторожат все дороги и никого отсюда не выпустят! К тому же, все наши дома разрушены“.
„Да-да, сынок, но взрослые мужчины в армии, а молодежь трудно удержать от буйных поступков. На днях Руми, сын твоего двоюродного брата Гамзата, куда-то исчез и долго бродил по горам, а когда вернулся, то рассказал нам, что нашел тропу, ведущую в страну Синего Оленя. Сказал, будто она лежит высоко в горах — там, где берет начало река Джурмут“.
„Дедушка, Руми только шестнадцать, и он может придумать, что угодно. Не можешь же ты верить ребенку“.
„С ним были два молодых хваршина — они подтвердили его слова“.
„Надо
„Но молодежь волнуется — люди из НКВД чувствуют себя здесь полными хозяевами и делают, что хотят. Исчезли две красивые хваршинские девушки — говорят, их увезли, позабавились, а потом сбросили тела в пропасть. Руми волнуется — начальник НКВД района Веденяпин положил глаз на его невесту Супойнат. Повадился приезжать с проверками, а как приедет, так обязательно зайдет к ним в дом и начинает задавать девочке вопросы, а у самого глаза, как у быка во время случки. Мать уже боится выпускать ее одну из дома, а ночью прячет у соседок — ведь чекисты, когда устраивают свои проверки, могут схватить и увести любого человека“.
Слова отца заставили меня вскипеть гневом:
„С какой стати они так бесчинствуют? Я сообщу о его поведении в ЦК, дойду до самого товарища Сталина!“
Дед поднял руку:
„Тише, сынок, тише! Говорят. Веденяпин — близкий друг Берии. Они вместе постоянно охотятся в Грузии, и Веденяпин привозит ему красивых женщин. Был прежде у него заместитель — Алексеев. Неплохой был человек, один раз поспорил с Веденяпиным, и люди слышали, как Алексеев сказал, что, мол, доложу товарищу Сталину о ваших безобразиях. А Веденяпин ему ответил, что товарищ Сталин далеко, а Лаврентий Павлович близко. И после этого Алексеев куда-то исчез, больше его никто не видел. Поэтому мы никуда не хотим жаловаться, но прячем красивых женщин и девушек, когда приезжают люди из НКВД“.
С Веденяпиным, о котором говорил дед, мне пришлось встретиться буквально в тот же день. Он заехал посмотреть, как я устроился на новом месте, и держался очень дружелюбно — пожал мне руку, спросил о впечатлениях и поинтересовался, нет ли у меня для него какой-либо важной информации. От его прикосновения дрожь в конечностях у меня усилилась, я поспешно ответил, что сообщу немедленно, когда что-либо узнаю. К счастью он торопился и сразу же уехал. Поскольку я жил не в районном центре, то в следующий раз увидел его нескоро и вот, при каких обстоятельствах.
В тот день рано утром к Сабине вся в слезах пришла мать Руми и сообщила, что мальчишка исчез. Прежде он тоже часто исчезал, но всегда предупреждал мать, чтобы она не беспокоилась, а тут просто ушел из дома и не вернулся. Местный милиционер под большим секретом сообщил ей, что парня, когда он шел по дороге, ведущей в горы, схватили, затолкали в „черный ворон“ и увезли люди в кожаных куртках.
Я велел женщине:
„Иди домой и жди. Я поеду в районный центр и попробую поговорить с Веденяпиным, если он на месте“.
Однако не успел я натянуть сапоги, как пришел мой дед и без всяких предисловий сказал:
„Гинухцы и хваршины волнуются, их желания разделились — одни предпочитают остаться и принять все, что приказывают власти, но многие готовы уйти и попытаться спрятаться в горах. Я ухожу и со мной твоя мать, и твои старшие сестры с детьми, и еще много других людей. Мои родители и другие старики решили остаться — несколько семей из нашего села, где есть тяжело больные и грудные дети, не могут идти, и кто-то должен их оберегать. Даже Веденяпин не посмеет тронуть старейшин. Но мы, кто помоложе, должны идти“.