Граница вечности
Шрифт:
Пресс-секретарь Рон Цеклер поднялся на трибуну под ураган вопросов. Джаспер не задал ни одного. Его заинтриговало заявление об иммунитете.
Цеклер сообщил, что заявление, только что сделанное президентом, является «действующим». Джаспер сразу понял: слово с намеренно расплывчатым смыслом рассчитано на то, чтобы скрыть правду, а не прояснить ее. Другие журналисты в комнате также поняли это.
Джонни Эпл из «Нью-Йорк таймс» спросил, означает ли это, что все прежние заявления недействующие.
— Да, — подтвердил Цеклер.
Журналистская братия рассвирепела не на шутку. Получалось, что им тоже лгали. В течение нескольких лет они добросовестно излагали заявления Никсона, доверяя им, как надлежит доверять словам, сказанным главой государства. Их принимали за дураков.
Они больше никогда не поверят ему.
Джаспер решил вернуться в редакцию «Сегодня», продолжая размышлять, кто же является подлинной целью сделанного заявления Никсона об иммунитете.
Ответ он получил два дня спустя. Сняв трубку, он услышал, как дрожащим голосом некая женщина сказала, что она секретарь советника Белого дома Джона Дина и обзванивает видных журналистов Вашингтона, чтобы прочитать его заявление.
Само по себе это было странно. Если советник президента хотел что-то сказать прессе, он должен был бы сделать это через Рона Цеклера. Ясно, что у них какой-то конфликт.
«Некоторые могут надеяться или думать, что я стану козлом отпущения в уотергейтском скандале, — читала секретарша. — Тот, кто верит в это, плохо знает меня…»
Понятно, подумал Джаспер, первая крыса бежит с тонущего корабля.
* * *
Никсон удивлял Марию. У него не было чувства собственного достоинства. Все больше и больше людей сознавали, какой он мошенник, а он не уходил в отставку, продолжая метать громы и молнии из Белого дома, мутить воду, угрожать и лгать, лгать, лгать.
В конце апреля Джон Эрлихман и Боб Хальдеман вместе подали в отставку. Они оба были близки с Никсоном. Из-за немецких имен их прозвали «Берлинской стеной» те, от кого они держались на расстоянии. Они вели преступную деятельность: организовывали проникновение в чужое помещение, давали ложные показания ради президента. Кто мог поверить, что они все это делали против его воли и без его ведома? Это было смехотворно.
На следующий день сенат единогласно проголосовал за назначение специального прокурора, неподотчетного запятнанному министерству юстиции, для расследования причастности президента к преступлениям.
Спустя десять дней рейтинг популярности Никсона снизился до 44–45: то есть в его поддержку высказалось меньше опрошенных, чем было тех, кто не поддерживал его.
Специальный прокурор быстро приступил к работе. Он начал набирать команду юристов. Мария знала одного из них — бывшего сотрудника министерства юстиции по имени Антоунья Кейпел. Она жила в Джорджтауне, недалеко от квартиры Марии, и как-то вечером Мария позвонила ей в дверь.
— Не называйте меня по имени, — сказала Мария.
Антоунья удивилась, но быстро сообразила.
— Хорошо, — кивнула она.
— Могли бы мы поговорить?
— Конечно, входите.
— Давайте встретимся в кафе, что недалеко от вас в этом квартале.
Антоунья, совсем сбитая с толку, сказала:
— Непременно. Я только попрошу мужа искупать детей… Хм, дайте мне пятнадцать минут.
— Никаких проблем.
Придя в кафе, Антоунья спросила:
— Моя квартира прослушивается?
— Не знаю, может быть, сейчас, когда вы работаете у специального прокурора.
— Ну и ну!
— Вот в чем дело, — начала Мария. — Я не работаю у Никсона. Я работаю в министерстве юстиции и предана американскому народу.
— Та-ак…
— Я не могу сказать вам ничего определенного в настоящий момент, но я хочу, чтобы вы знали: если я чем-то могу помочь специальному прокурору, я готова помочь.
Антоунье хватило ума, чтобы понять: ее собеседница предлагает себя в качестве шпиона в министерстве юстиции.
— Это было бы весьма важно, — сказала она. — Но как мы будем поддерживать контакт, не выдавая себя?
— Звоните мне из автомата. Не называйте своего имени. Скажите что-нибудь о чашке кофе. В тот же день я встречусь с вами здесь. В это время вам удобно?
— В самый раз.
— Как у вас идут дела?
— Мы только начинаем. Ищем в команду заслуживающих внимания юристов.
— На этот счет у меня есть предложение: Джордж Джейкс.
— Кажется, я знакома с ним. Напомните, кто он.
— В течение семи лет он работал у Бобби Кеннеди, сначала в министерстве юстиции, когда Бобби был министром, потом в сенате. После убийства Бобби Джордж пошел работать в фирме «Фосетт Реншо».
— Похоже, кандидатура идеальная. Я позвоню ему.
Мария встала.
— Давайте выйдем порознь. Будет меньше шансов, что нас увидят вместе.
— Разве не ужасно, что мы вынуждены прятаться, делая полезное дело?
— Ничего другого не остается.
— Спасибо, что вы пришли ко мне, Мария. Я очень ценю это.
— До свидания, — сказала Мария. — Не говорите обо мне вашему боссу.
* * *
В рабочей комнате у Камерона Дьюара стоял телевизор. Когда транслировались слушания комиссии Эрвина в сенате, телевизор Камерона не выключался, как во всех домах и учреждениях в центре Вашингтона.
Днем в понедельник 16 июля Камерон работал над докладом своему новому боссу Элу Хейгу, который сменил Боба Хальдемана на посту руководителя аппарата Белого дома. Камерон не очень внимательно слушал показания Александра Баттерфилда, среднего уровня функционера в Белом доме, который составлял распорядок дня Никсона во время его первого президентского срока, а потом стал возглавлять Федеральную администрацию авиации.
Член комиссии Фред Томпсон задавал вопросы Баттерфилду:
— Вы знали об установке какого-либо подслушивающего устройства в Овальном кабинете президента?