Гренландский меридиан

Фритьоф Нансен и Руальд Амундсен, Роберт Пири и Фредерик Кук, Роберт Скотт и Эрнест Шеклтон, Георгий Седов и Эдуард Толль. Имена этих полярных исследователей навсегда вписаны в Книгу познания человеком самых отдаленных и неприступных районов нашей планеты – ее полюсов. Сколько мужества, терпения, отчаянных надежд и горьких разочарований, сколько жертв и лишений было отдано этому пути за короткие мгновения счастливой усталости после достижения заветной цели или хотя бы приближения к ней!

Каждый километр, пройденный против сбивающего с ног, обжигающего и залепляющего снегом лицо ветра по застывшим в холодном равнодушии, а потому ненадежным снежным мостам, через бесконечные гряды торосов и клубящиеся морозным туманом разводья, каждый километр этой самой трудной на Земле дороги давался ценой нечеловеческих усилий, а порой – и самой жизни.

1888 год… Фритьоф Нансен и его спутники совершают первый пеший переход через Гренландию

с ее восточного побережья, в ту пору совершенно необжитого, на западное. В те годы нога человека еще не ступала ни на Северный, ни на Южный полюса, и каждая экспедиция вносила изменения и дополнения в географические карты. Сейчас, спустя более ста лет, с географическими картами, кажется, полная ясность, но значит ли это, что отпала надобность в экспедициях? Нет и еще раз нет! Потому что и в наш просвещенный век, увы, очень немногие вполне отчетливо представляют себе, что такое Арктика и Антарктика, какая между ними разница и почему пингвины при всем их любопытстве никак не могут встретиться с белыми медведями, хотя те тоже ищут встречи с ними по другим, вполне понятным соображениям. И еще потому, что уникальные природные условия Антарктиды, этого самого высокого и холодного континента на Земле, и по сей день дают богатую пищу ученым для размышлений о прошлом, настоящем и будущем климата нашей планеты.

Я работал над этой книгой по современным понятиям чрезвычайно долго: немногим более десяти лет с многочисленными перерывами. Примечательно, что самый продолжительный перерыв между написанием первых двух глав и остальными составил ровно десять лет. За это время моя первая книга «Семь месяцев бесконечности» (и я вместе с ней) успешно выдержали три издания. Тогда я подумал, что этого будет вполне достаточно даже для тех читателей, кто с первого раза не смог оценить мое монументальное произведение. Я почувствовал, что просто обязан, несмотря на хроническую нехватку времени, завершить начатую рукопись, чтобы пролить свет на те замечательные события, в результате которых я превратился из рядового сотрудника Арктического института в широко известного в узких кругах полярного путешественника.

Для того чтобы ввести читателя в тему повествования, я позволю себе привести в заключение отрывок своего стихотворения, в котором, как мне кажется, нашли отражение удивительные моменты единения человека с антарктической природой:

Нам дано жить на этом континенте,С ним встречать его рассветы,Когда розовый восходВдруг взрывает горизонт…Солнце вырвется на волю,Легкий ветер холодит,Льда сиреневое полеЗыбь поземки шевелит,В мираже Оазис нашПодрастает на этаж,И шуршит кусками льдаВ умывальнике вода…Нам дано его закатыПровожать сквозь ночи синь,Вспоминать, тоскуя, датыВсех далеких именин,Вспоминать под звон капели.Раньше так мы не умелиПредавать себя мечте,Как на этой широте.Здесь нужны другие нервы,Не в чести здесь лень и спесь,Как нигде четвертой меройВремя ощущаешь здесь.А расслабился – ни криком,Ни слезою не помочь…Выйди, глянь, на звездных скрипкахШелестит струною ночь,Чернозем небесный пашет,Месяц-плуг остер и гол,За стеклом морозным пляшетСеребристый частокол,Лентой радужной АврорыОторочены все горы,И застелена водаГолубым паркетом льда…

Апрель 1987 г. Наш маленький, но уже много раз испытанный антарктическими водами и льдами «Байкал» находился в дрейфе на траверсе станции «Молодежная» в ожидании погоды, для того чтобы взять на борт последнюю партию отзимовавших полярников и передать на неласковый берег осенней Антарктиды их смену. Погода явно не торопилась улучшаться. Из-за тяжело провисших грязно-серых туч то и дело валил мокрый липкий снег, покрывавший палубу рыхлым хлюпающим под ногами слоем и оседавший в воде у подветренного борта в виде серо-белой кашицы, сглаживавшей рябь. Прямо напротив нас на берегу едва просматривались очертания горы Вечерняя. Было видно, как порывы ветра несли снежные заряды вдоль ее обращенного к морю склона. Поднимавшийся за горой ледниковый купол совершенно растворился в облачной пелене, и о его существовании можно было только догадываться.

Выходить на палубу не хотелось. После шести месяцев работы в Антарктиде морозных впечатлений было более чем достаточно, поэтому я предпочитал промозглому ветру открытой палубы уютное тепло каюты. Время от времени «Байкал» вздрагивал всем корпусом: это вахтенный штурман давал команду в очередной раз подработать машиной, чтобы избежать назойливого внимания дрейфующих по соседству айсбергов.

Наш теплоходик, даже вытянувшись во весь свой рост от киля до клотика, на фоне внушительных соседей казался маленьким и беззащитным. Перевязанный в нескольких местах стальными тросами носовой фальшборт, подорванный два месяца назад во время шторма в проливе Дрейка, отнюдь не добавлял внушительности нашему суденышку. Все – и непогода, и айсберги, и ободранный нос – говорило о том, что пора возвращаться, оставалась последняя смена.

Нет ничего неблагодарнее, чем ожидание погоды осенью в море у берегов Антарктиды. Времени у нас было в обрез, поэтому после двух суток бесполезного ожидания капитан решил все-таки провести смену. «Байкал», осторожно лавируя между айсбергами, направили к берегу в поисках укромного, защищенного от ветра и волнения местечка, чтобы состыковаться с дизель-электроходом «Капитан Кондратьев» и провести с ним обмен пассажирами. В предвкушении стыковки – все-таки событие после однообразного ожидания – на палубах «Байкала» царило оживление. Можно было легко отличить тех, кто уже отзимовал и присутствовал на палубе в качестве наблюдателей, от тех, кому еще предстояла высадка. На первых была видавшая виды одежда, легкомысленные тренировочные брюки и вызывающая сочувствие обувь, вторые же, напротив, были облачены по всем антарктическим законам в новенькую хрустящую «кожу», несгибаемые сапоги и одинаковые синие шерстяные шапочки, делавшие их похожими на членов одной спортивной команды. На их лицах отчетливо читалась грусть расставания с комфортом кают и едва просматривалась радость предстоящей встречи с окутанным непогодой антарктическим берегом.

После нескольких неудачных попыток «Байкал» прижался наконец своим нежно-белым боком к ободранному черному плечу «Капитана Кондратьева». Тотчас же были перекинуты легкие сходни, и началось паломничество с мешками, ящиками с борта на борт. Напрасно вахтенный матрос пытался вычислить, кто и когда покинул борт судна, – это осталось тайной до самого момента отхода.

Я простился с друзьями. Ушел, согнувшись под тяжестью мешков, Гриша Кабатов, начальник аэродромного отряда. Мы с ним познакомились еще в 19-й экспедиции. Никто из нас не знал тогда, что эта встреча и проводы станут последними… Спустя два месяца Гриша вместе с тремя товарищами, двоих из которых я хорошо знал, трагически погибнут, упав с вездеходом под барьер в бухте Заря, здесь же в Молодежной…

К сожалению, редкая экспедиция обходится без человеческих жертв. Антарктида всякий раз напоминает нам, что, несмотря на современную технику и, казалось бы, обжитость районов, где расположены станции, расслабляться нельзя. На ледниковом барьере в районе станции Новолазаревская стоит небольшой скромный обелиск, увенчанный серебристой звездой. На этом месте при разгрузке дизель-электрохода «Наварин» погиб, упав с тягачом с обрушившегося ледникового барьера, механик-водитель Валерий Карлов. Во время зимовки на станции Новолазаревская мне приходилось часто бывать на барьере, и этот одиноко стоящий могильный знак на фоне бесконечных, уходящих за горизонт снегов навеял мне такие строки:

…Покосился столбик красныйС серебристою звездой,С фотографии неяснойСмотрит парень молодой. Лед, взъерошенный следами,Ржаво красит антифриз,Тот же лед сейчас под нами,Лед, тебя столкнувший вниз… О беде ты и не думал,Не боялся ты судьбы,Но тягач, сползая к трюму,Вдруг взметнулся на дыбы… «Наварин» подставил спину,Груз застыл у стрел в руках,Но заклинило кабину,И не выбраться никак! Промелькнуло небо в фарах,За стеклом твое лицо…Будто смолкла вдруг гитара,На воде сошлось кольцо. Только лед смотрел бесстрастно,Охраняя свой покой…Покосился столбик красныйС серебристою звездой…